Мастер и Афродита

В затемненном помещении мастерской на кушетке, креслах и просто на полу сидели еще три голые девицы и один молодой человек очень маленького роста и удивительно пропорционального сложения. Приглядевшись к юноше, Павшин понял, что молодой человек или кореец, или китаец, или японец. К своему стыду, Павшин в определении восточных национальных признаков был слабоват. Юноша смотрел на Павшина невидящими глазами, рот его улыбался. Павшину стало не по себе.

– У меня к вам дело, – сказал он Неглинкину, с трудом обнаружив его на софе.

– У тебя ко мне дело? – ничего не выражающим голосом переспросил хозяин мастерской.

– Да, – подтвердил Павшин. – Но, кажется, я не вовремя.

– Ты куришь? Пьешь? Или нюхаешь? – поинтересовалась Агата, обнимая Мишу. И, не дождавшись ответа, попросила:

– Поцелуй мне грудь.

Миша отшатнулся.

– Он ширяется, – вяло ответила за Мишу пепельная девица.

– Еще один импотент, – проговорила особа с короткой стрижкой и большой грудью.

– Я лучше пойду, – неуверенно промычал искусствовед, но выполнить задуманное не успел. Девушки, проявив необычайную прыть, кинулись к нему и повалили на пол.

– Что вы делаете? – закричал Павшин.

– Они собрались тебя трахнуть, – бесстрастно сообщил Неглинкин, не поднимая головы с подушки.

Павшин хотел заорать, но большая грудь стриженой особы плотно прикрыла рот искусствоведа. Три Другие пытались расстегнуть ему брюки. Только один китаец, кореец или японец продолжал молча улыбаться страшной улыбкой. Павшин невероятным усилием оттолкнул девушек и сшибая по дороге мольберты, маленькие столики и стулья, рванул к выходу.

Запутавшись в драпировках, разбросанных на полу, он упал. Миша был готов биться до конца, но на него больше никто не нападал. Девицы, как прежде, развалились каждая на своем месте и не обращали на Павшина никакого внимания. Он судорожно встал, оглядываясь в поисках выхода.

– Подними Феликса, – услышал он голос хозяина.

– Что? – не понял Павшин.

– Феликса Эдмундовича подними, – голос принадлежал Неглинкину, сам хозяин оставался на софе и глядел в потолок. Только теперь Миша заметил поваленный им мольберт с портретом на подрамнике.

– Не обижай Феликса. Подними, – еще раз попросил хозяин, не поднимая головы. Но на этот раз в его голосе появились новые и, как показалось искусствоведу, зловещие нотки.

Павшин трясущимися руками исполнил просьбу и, долго и неумело борясь с замком, наконец оказался на лестничной площадке. Он оглядел себя и, смущаясь, принялся приводить в порядок свой туалет. Покончив с этим, вышел на улицу и, словно лунатик, побрел в сторону бульвара. Прохожие с любопытством его оглядывали. И только когда две молодые дамочки, посмотрев на искусствоведа, прыснули в кулак, он понял, что в его облике не все в порядке. Шмыгнув в кафе, Павшин уставился на себя в зеркало возле гардероба и ахнул. Его лицо покрывали полосы губной помады разных цветов и оттенков. Умывшись в туалете и убрав следы посещения последней мастерской, Миша посмотрел на часы. Пяти не было, и дисциплина требовала совершить еще один заход. На очереди стоял живописец Каретников. В дом на Беговой Павшин попал около шести. Дверь Каретникова оказалась незапертой, и Павшин, постучав и не получив ответа, осторожно вошел. Опасаясь сюрпризов и в этой мастерской, Миша двигался очень медленно. Стае Каретников в матросской тельняшке пил водку с друзьями. Два друга, рабочие из соседнего магазина, пребывали сильно навеселе. Увидев Мишу, Каретников встал и, покачиваясь, направился навстречу гостю.

– Во дела! Сам искусствовед пожаловали! – закричал живописец и, обнимая Павшина, быстро продолжал:

– Картину только кончил, мужиков позвал!

Пьем вот… Надо же кому-то показать. Работа непоказанная душу распирает. Гляди, цени. Васютка, налей искусствоведу, – обратился Каретников к одному из дружков. Васютка долго упрашивать себя не заставил, а вскочил и, плеская мимо стакана, налил водки Мише.

– Я не пью, – сказал Павшин. – Пожалуй, я приду в другой раз. У меня дело…

– Как это в другой? – заорал Каретников, зверея. – Ты искусствовед, я художник. Смотри, критикуй, отрабатывай свой хлеб. Не будь нас, художников, на хрена все твое искусствознание?

Паша вскользь глянул на картину. Типичный заказной сюжет. Два сталевара. Ручей расплавленного металла, на втором плане цех, мелкие фигурки с тележками, баба в красном платке – все, как положено. Миша отметил, что картина еще очень сырая.

Писать ее надо долго. Скорее всего, не меньше месяца. Цвет Каретников чувствовал: в банальном заказном сюжете имелись удачные находки. Каретников хорошо вписал в пар от горячего металла интерьер Цеха. Белая дымка позволила обобщить план, уйти от деталей.

– Стае Филиппович, картина ваша в работе. Закончите, поговорим. А пока я пойду.

Каретников после слов Павшина успокоился и примирительно заявил:

– Тебя, брат, не проведешь. Молодой, да ранний.

Ты уж не обижайся, говори, с чем пришел. Не думай, я в себе… – И, повернувшись к дружкам, добавил:

– Завтра зайдете.

Когда рабочие, пошатываясь, покинули мастерскую, Каретников пожаловался Павшину: