Мастер и Афродита

Она помнила до мельчайших подробностей, как впервые увидела эту старую ведьму. Шукалова приехала к ним с идеологической проверкой. Приехала из столицы. Ее встречали возле вагона представители районного цеха культуры: директриса местной библиотеки, начальник кинопроката, местный поэт Душкин и сам секретарь райкома с двумя замами.

Шукалова вышла из вагона и со всеми поздоровалась.

Когда Терентьеву представили как начальника отдела культуры, Шукалова задержала руку Зинаиды Сергеевны, долго смотрела ей в глаза и чуть улыбнулась. Улыбнулась уголками мясистых накрашенных губ, глаза ее при этом оставались холодно изучающими.

– С вами нам придется познакомиться поближе, – изрекла Шукалова и только тогда разжала пальцы, освободив ладонь Зинаиды Сергеевны.

Столичную гостью пришлось сопровождать весь день. Шукалова вникала во все, что касалось идеологического воспитания масс. Она проинспектировала местную газету, проглядела выборочно с десяток номеров, дала нагоняй главному редактору за слабое отражение образа вождя. Посетила Дворец культуры, где внимательно ознакомилась с планом мероприятий, с фамилиями гастролеров, репертуаром привозимых спектаклей. Директору клуба тоже досталось.

Шукалову пригласили пообедать в столовую райкома. Пригласили одну. В черной райкомовской машине кроме двух замов сидел сам секретарь, и свободное место оставалось только для столичной гостьи.

Шукалова в «Волгу» не села.

– Я бы хотела, чтобы товарищ Терентьева составила нам компанию, – заявила она тоном приказа.

Второму заму пришлось выйти, освобождая место для Зинаиды Сергеевны.

Официальный вечер закончился концертом местной самодеятельности. После концерта директор Дворца культуры Савченко устроил ужин, который проходил в ресторане гостиницы, недавно отстроенной и составляющей гордость райцентра. По случаю приезда Шукаловой в номера дали горячую воду и протерли полы коридора на втором этаже. За столом столичная гостья позволила себе несколько рюмок коньяка, сменила начальственный тон на человеческий и рассказала несколько забавных историй о своем последнем вояже в Париж. В те годы поездка за рубеж являлась событием чрезвычайным, и Шукалову слушали затаив дыхание.

Зинаида Сергеевна отметила, что приезжая время от времени задерживала на ней свой заинтересованный взгляд. В бесцветных глазах старой чиновницы появилась странная томность. Когда ужин подошел к концу, Шукалова, попрощавшись со всеми, тихо приказала Терентьевой:

– Останься. Мне надо поговорить с тобой наедине.

Официант принес по просьбе москвички еще графинчик с коньяком. Шукалова разлила коньяк в две рюмки.

– За тебя, Зиночка. Ты мне понравилась сразу.

Не знаю почему, но очкарики меня волнуют.

Зинаида Сергеевна вдруг покраснела. А Шукалова придвинулась вплотную так, что Терентьева почувствовала ее несвежее дыхание и разглядела пористую кожу напудренного лица, и зашептала:

– Такой разумной девочке не место в этой дыре.

Ты рождена для столицы. Я тебя заберу. Будешь умницей, далеко пойдешь.

Теплая, влажная рука старухи сжала ее ладонь.

Инстинктивным желанием было выдернуть руку из этой влажной массы, но страх перед идеологической начальницей порыв остановил.

К коньяку Шукалова больше не прикасалась, но Терентьевой подливала. Зинаида Сергеевна так много никогда не пила. Примерная студентка-общественница, секретарь школьной, а затем институтской комсомолии, она вела показательный образ жизни старой ханжи. В свои двадцать восемь Терентьева оставалась девицей, а болезненное любопытство к сексу тщательно скрывала. И сейчас, сидя за столиком пустого ресторана, ощущая, как под скатертью рука Шукаловой шарила по ее бедру, проникая все глубже сквозь слои трикотажного белья, она осознала, что начинается первый в ее жизни роман. Роман страшный и непонятный.

Московская начальница олицетворяла мощь системы, которую Терентьева с детства приняла как религию.

Через неделю из Москвы пришел запрос. Терентьеву вызывали в аспирантуру. Поселилась Зинаида Сергеевна в квартире Шукаловой. Та жила одна. По утрам, после глотка кофе, Зинаида Сергеевна, бледная, с синими естественными тенями, направлялась на учебу, а старуха нежилась в постели. Понемногу Зинаида Сергеевна научилась делать вид, что омерзительное тело ее покровительницы ей тоже доставляет радость. Шукалова приободрилась, походка стала тверже. По телефону, когда она говорила со знакомыми, часто раздавался каркающий смех. Шукалова собралась на пенсию.

– Закончишь аспирантуру, займешь мой кабинет, – шептала она Зинаиде Сергеевне, размазывая по маленькой груди Терентьевой малиновую губную помаду.

Идиллию нарушил эпизод, чуть не сломавший будущую карьеру Терентьевой. Аспиранты решили отпраздновать конец обучения. В Москве стоял знойный июль. Компания отправилась прогулочным теплоходом на Клязьму.