Мастер дымных колец

«А я — что я?», — прошептал тихо Константин и снова посмотрел на часы. Караулов не придет, это ясно. Дальше стоять бесполезно и глупо. Неужели опять что-то сорвалось? Да нет, не может быть. Трофимов свернул газету и направился к ближайшему телефону-автомату. Слава богу, здесь очереди не было. К тому же, едва он подошел к стеклянному параллелепипеду, оттуда вывалился изрядно вспотевший гражданин с такой же, как и у него, газетой в руке. Трофимов взялся за горячую металлическую ручку, оглянулся на всякий случай и, уже успокоившись, нырнул внутрь. Карауловский номер молчал. Тогда он позвонил в учреждение. От казенного невразумительного бормотания легче не стало, и он набрал номер Варфоломеева. Сначала ему показалось, будто он от жары перепутал цифры. Ответил женский голос, и он чуть было не повесил трубку, но вдруг сообразил:

— Софья Ильинична?

— О господи, — с шумом выдохнули на том конце. — Какая еще Ильинична? Сумасшедший день. Вам кого?

— Мне Горыныча.

Несколько мгновений прошло, прежде чем ответили.

— Его нет.

— А кто у телефона? — настаивал капитан.

— Кто, кто. Марта.

— Караулова? — от неожиданности Трофимов не сдержался.

— Его, — с какой-то горечью ответила Марта.

— А где Караулов? — Трофимов занервничал и от этого, кажется, хихикнул.

— Вы что, тот самый… — Марта запнулась, — капитан? Трофимов, что ли?

— Да.

— И вы не знаете, где он? — женщина разволновалась. — Он исчез, понимаете, провалился куда-то.

— Как — провалился?

— Не знаю.

— И Варфоломеев исчез?

— Сергей Петрович в ванной.

В телефонной конуре стало невыносимо душно. Незадачливый капитан быстро попрощался и вывалился наружу. Пот катился градом поперек неровных морщин, кисло щипал глаза, солил во рту. Трофимов зачем-то принялся вытирать себя газетой, отрывая куски один за другим. Когда в руке остался последний сухой остаток, Трофимов прочел: «За выдающиеся заслуги в деле покорения безвоздушных пространств звездой Героя социалистического труда награждаются С.П.Варфоломеев и И.И.Пригожин (посмертно)».

15

Конец июня скомкался. Стало очевидно, вопреки всем неожиданным переменам, вопреки вынужденным и случайным потерям, ошибкам, сомнениям, безотчетным действиям: июль неизбежен. Настоящий, земной, душный, континентальный.

Варфоломеев ждал. С минуты на минуту придет надежный человек, и нужно будет все окончательно спланировать и решаться. Мог ли он в таком состоянии что-либо предпринять? Ведь он был немного не в себе. Вот уж сколько кругов он совершил по комнате, приближаясь и удаляясь от окна, подобно затравленному хищнику, нашептывая про себя одну и ту же прилипшую фразу: «Если есть Господь Бог, то мы должны открыть его научно». Сам же и подсмеивался над собой. Должны, должны. Кому должны? Себе? Далее выстраивал длинный ряд всяческих про и контра, и те длинными логическими цепями вытягивались в секунды, минуты и часы. Потом вдруг ни с того ни с сего перескакивал на другую тему, мычал пошленький мотивчик, недавно услышанный по радио, страшно перевирая слова и ноты. Но все это было настолько на поверхности, настолько бездумно и наверняка абсолютно неважно для текущего момента, что, конечно, не могло уравновесить истинного внутреннего тяжелого чувства. Что так мучило его? Ведь была еще надежда, последняя, заветная, та, что не оставляет никогда деятельную натуру. Так гениальный полководец, потерпев сокрушительное поражение, еще надеется на последнее генеральное сражение где-нибудь в степи, на открытом ровном пространстве. Правда, войско его поредело. Нет больше Ильи Ильича, ушла Соня, пропал Караулов. Хотя последнему вначале он даже обрадовался. Васенька изрядно надоел своими выкрутасами. Однажды запущенный страшной варфоломеевской машиной в неизвестном направлении, муженек Марты приобрел невиданную ранее подлую предсказательную силу. Впрочем, кажется, не вполне, — ведь пропал же, черт его дери. А еще неделю назад строил грандиозные планы, готовил стартовую позицию, темнил, науськивал к приступу на центральные руководящие органы. И наконец исчез. Исчез, прошептал Варфоломеев. А не исчезнуть ли мне? Что я такое теперь, здесь, среди чуждых предметов новой жизни? Здесь все не то, здесь все переименовано, все переделано, здесь нет Сергеева и нет его достижений, а есть лишь один голый факт, факт позорного бессилия перед подступившей реальностью. Но откуда это? Сергей Петрович подошел к столу, накрытому вчерашним номером центральной газеты.

Три раза прозвенел звонок. Варфоломеев открыл дверь и, едва Константин переступил порог, протянул ему руку.

— Не желаешь здороваться?

Трофимов, не отвечая, прошел мимо, едва задев плечом однокашника. Заглянул в полуоткрытые двери, зачем-то посмотрел на потолок, под лампочку, потом повернулся.

— Один?

— Конечно, — Варфоломеев усмехнулся.

Гость еще немного помолчал, будто сомневаясь, продолжать далее или сразу уйти, потом махнул рукой.