— А вот не так. Посмотрите на себя, на вас нет пальто и нет шапки. Не может быть, чтобы вы разделись, как гость, в прихожей, а потом забрались ко мне. Я в это не поверю никогда. Так неужели на дворе лето? Что это? Соня вдруг почувствовала на его ладони теплую струйку. Она нечаянно сковырнула свежую засохшую корочку и теперь испугалась еще сильнее. — Вы поцарапались?
— Да, немного.
— Чем?
— Крыжовником.
В темноте Соня не могла видеть его лица, но чувствовала, что он попался. Да, он попался в западню, которую сам себе устроил. Из этой западни, из этой клетки, которую он долго готовил, теперь уж только один униженный исход. Выхода два, а исход один. Либо уйти бесславно ни с чем, либо… Ну, пусть он посидит рядом. Мне грустно, размышляла Соня, он один вспомнил обо мне этой холодной ночью. Он чем-то похож на Евгения.
— Вы похожи на Евгения, — сказала она.
— Университет делает людей похожими, — гость кисло улыбнулся.
— А я вот не поступила в университет, — огорченно вспомнила Соня. Срезалась на сочинении.
— На сочинении? — постепенно разговорился волшебник.
— Да. Нравственность в творчестве Неточкина, — Соня вспомнила тему сочинения.
— Нравственность? — ночной пришелец засмеялся. — И что же, вы не раскрыли тему?
— Не раскрыла, — Соня обрадовалась его догадливости и тоже засмеялась.
Она заметила, что разговаривая, они обмениваются друг с другом словами, как будто перебрасываются мячиком, прилежно соблюдая неписаные правила какой-то старой игры. Какой-нибудь изощренный ум мог сказать, что здесь обычное обменное взаимодействие. Словно Соня и Варфоломеев элементарные частицы, из которых вследствие притяжения складывается окружающая действительность. Но Соня и думать так не могла. Она просто вспомнила, как в детстве они с девочками играли в лапту вдоль летней улицы, похожей скорее на лужайку, чем на проезжую часть Северной Заставы. И как она засмотрелась на прохожего паренька, а толстая, противная соседская дочка Нинка вдруг прицелилась облысевшим влажным мячиком прямо ей в голову и наверняка попала бы, если бы в последний момент парнишка не хлопнул громко в ладоши и не испугал коварную девчонку. А потом парнишка подморгнул хитрым глазом и прошел мимо нее прямо к отцу. Как это он здорово сделал, удивлялась Соня. Теперь она поняла, то была не просто озорная выходка ученика отца, а победное столкновение разума со злом и коварством. Теперь она понимала, насколько это является новым, невиданным и непрочитанным. И как необычно, что не добро противостоит злу, а разум, а добро есть только результат победы разума над злом, коварством и темнотой. Так вот для чего он приехал сюда! В глазах ее опять поплыли молочные звезды. Но теперь уже в обратных направлениях, на свои насиженные места, поименованные в астрономических каталогах животными, предметами и людьми. И опять ей стало холодно и больно в груди, и опять закачался безвоздушный космос в такт уверенным неторопливым шагам истории. Чьи-то неожиданно сильные руки быстро уносили ее вон из прошлого.
25
И наконец наступило утро. Редкое, солнечное, морозное. Было около десяти часов утра, когда Солнце поднялось над заливом и косыми лучами выхватило из темноты Северную Заставу. Местные жители, поднятые господином морозом чуть свет, развели уж давно свои печурки и теперь над почерневшими домишками, над казенными учреждениями, над дворцом и площадью пополз розовый печной дымок. Заискрился алмазами синий снег, заорали третьи петухи, загудела над домами первая программа центрального радио. Потихоньку, как на праздник, доедали свои завтраки горожане, запивали чаями, а кое-кто и напитками покрепче, заворачивались, закутывались тремя кофтами и шубами и выходили, радостно переругиваясь, на берег, отливающий старым фамильным серебром, речки Темной.
На берегу, у дворца, дурманящий сосновый запах распространяла свежепостроенная трибуна с помостом и президиумом. Сейчас, не покрытая еще кумачом, не украшенная переходящими знаменами и транспарантами, она больше напоминала место казни, как его изображают передвижники на своих правдивых полотнах. Но низшие ответственные товарищи уже приехали и суетливо командовали разгрузкой парадного инвентаря. Здесь же рядом разворачивал блистающие духовой медью ряды городской пожарный оркестр. Товарищ Романцев новаторски распорядился об оркестре. Слухи о том, что духовые оркестры опять входят в моду в столице, уже докатились до Северной. Подвезли буфет. Развернули вазы с баранками, печеньем и сухарями, раскочегарили медный тульский самовар. Из невиданного лет семьдесят явления выросла краснощекая, с синими от чистого неба глазами, разряженная сарафаном продавщица Сашка.
— Эй, налетай, граждане! — крикнула она в голову тут же образовавшейся очереди.
Народ и без того налетал да наяривал. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то топал ногами, ухая и побивая себя ватными рукавицами, а кто решил для сугрева потолкаться с соседом да соседкой. Заиграла наконец непредусмотренная проектом митинга гармонь, зазвенела разухабистая ядреная частушка.