Мастер дымных колец

Имярек заметил бошкин восторг. Вообще сегодня, после покушения, он изменился. Что-то там происходит, наверное. Имярек посмотрел в окно на остроконечные башни крепостной стены. Вверху небо было чистое, но пониже, над самыми крышами, повисла фиолетовая дымка отработанных горючих веществ. Июль. Жара. Обычный сонный день. Бошка оградил его от жизни. Координаторная — вот его пространство, здесь он спит, здесь он бодрствует. Никуда не пойдешь, в конце каждого коридора тупик с унылыми стеклянными глазами. Он опять посмотрел в белесый зенит. Да, улететь бы куда подальше, раствориться среди звездного населения, лишь бы не быть, не быть здесь. Глаза его опустились вдруг вниз. Он незаметно подошел к окну и оценивает расстояние до брусчатой поверхности дворика. Нет, ничего не выйдет, только руки-ноги поломаешь и дашь тем самым повод Бошке проявить жалость и милосердие. Что же делать? Что делать?

25

Но что же наш Евгений? Узник, подвергнутый вначале испытанию Лубяниным, а после подхваченный тройкой молодых подтянутых людей, потихоньку оживал. Теперь и ел он лучше, и язва мучила реже, и слух и зрение перестали его пугать так, как раньше. Дважды в день за окном громыхало. Раньше он боялся даже думать о происхождении странных разрядов, доносившихся со стороны Заячьего острова, теперь набрался храбрости и нашел объяснение: стреляет пушка. Но зачем, почему в маленьком слаборазвитом месте, степи дальнего севера, у заставы на самом полюсе скуки с огромной периодической точностью стреляет пушка? Он несколько раз задавал Соне этот тяжелый вопрос, когда она вызывала его через запыленное стекло. Она отвечала ему нервными промежутками, из которых следовало одно слово: люблю, люблю, люблю. Тогда он подумал, что пушка эта поставлена для напоминания всему населению о том, что время непрерывно движется вперед, причем для всех одинаково, да, да, для всех, и для Сони, и для ее отца, отчаянного мечтателя, и для продавщицы тети Саши, и для буйного алкоголика Афанасича, для всех свободных людей, и даже не свободных, таких несчастных, как он, узников нелепых обстоятельств. Хорошо, но зачем, спрашивается, она палит еще и ночью, когда все спят?

Ну ладно, в конце концов, был секретный объект, теперь там стреляет пушка, пусть стреляет. Важно другое. Теперь через каждые четырнадцать выстрелов появляется Соня и вручает ему свое сердце. Он же как скромный человек недолго держит его в худых руках и на всякий случай возвращает обратно — мол, выйду и тогда навечно, а пока еще посмотрим. Здесь была определенная перестраховка. Ведь по всяким косвенным признакам было ясно, что следствие зашло в тупик, из которого нужно поворачивать обратно, на улицу под названием «освобожден за отсутствием состава преступления». Иначе чем еще можно объяснить благожелательные намеки караульного, да и допросы прекратились, очевидно, дело передали дальше в какую-нибудь решительную комиссию, которая вот-вот должна принять решение, и только бюрократические рогатки затягивают развязку. Евгений наверняка не представлял, как близок был к истине.

26

Соня только что вышла из дверей государственного дома, где ей пообещали скорое свидание в присутствии охраны. Она безумно лгала про какую-то несчастную любовь простой сельской учительницы и столичного инженера, про болезнь его ума, про пожар, про то, как с ним случился приступ и он потерялся среди каналов и мостов, про наваждение Северной Заставы, про то, что он бросил все — и столицу, и работу, и конечно, это уже само по себе говорит о многом в смысле его горячности и непостоянства. Ей, казалось, не верят. И тогда она хваталась за что-нибудь правдоподобное. Говорила, что в городе слякоть, что у нее промокают ноги, что на дворе февраль, а значит, уже прошло четыре месяца, а она ведь беременна, и если они хотят, то могут проверить. При этих словах начальственное лицо уперлось ей в живот, а потом долго и откровенно шарило по бедрам. В конце концов внутри начальства что-то екнуло, и ей пообещали свидание.

Город, покрытый снежной кашей, тяжело катился навстречу весне. Февраль отбывал последние дни своего укороченного срока, день приближался к ночи. Соня на этот раз свернула направо и, постояв немного у атлантов, решила вернуться обратно и постучать Евгению. Потом снова передумала и уже окончательно двинулась по Халтуринской. Валентина заказала ей купить колбасы или чего-нибудь интересненького. Соня перешла по горбатому мостику через канавку, прошла мимо спортивного комитета, мимо академической гостиницы. Здесь туристов было меньше, и желание купить колбасы на фоне блистающей архитектурной мысли выглядело вполне нормальным. Она спустилась по ступенькам в первый попавшийся гастроном, отбила два килограмма отдельной и стала в очередь. Очередь двигалась медленно, но Соня была немножко не в себе от успешного похода в бывший государственный дом и не заметила, как оказалась у прилавка. Не видя окружающего пространства, она протянула за прилавок помятый нервными пальцами чек и услыхала знакомый голос: