Мастер Баллантрэ

Меня же ни днем, ни ночью не покидала мысль о том, как дурно лорд поступает в том отношении, что портит своего сына. Тем, что он портил его, он причинял даже себе самому больше вреда, чем ему, так как рано или поздно он должен был понять, что он наделал. И вот этого-то пробуждения тогда, когда уж будет поздно, я боялся, потому что я знал, что оно страшно подействует на несчастного отца. Я знал, что если сын его будет негодяем, то это убьет лорда, и одна мысль о том, что действительно из маленького Александра может выйти второй мастер Баллантрэ, приводила меня в ужас.

Это беспокойство за будущность и счастье как самого лорда, так и его сына заставило меня решиться на серьезный шаг — открыть лорду глаза на то, что он делает.

В один прекрасный день, когда мы сидели с ним и занимались делом, я, взглянув на него, заметил, как сильно он постарел. Занимался он, как я уже говорил выше, крайне неохотно, со скучным выражением лица слушал, что я ему рассказывал, и, по-видимому, очень мало интересовался тем, что я ему сообщал. Поговорив некоторое время о деле, я без всякого предисловия, под впечатлением, которое произвела на меня перемена в наружности лорда, делая вид, будто я усердно пишу, и не поднимая головы от работы, сказал:

— Милорд, или, если вы позволите мне назвать вас по-прежнему, мистер Генри, мне кажется, что вы любите, когда я называю вас таким образом?

— О, еще бы, мой хороший мистер Маккеллар! — сказал он таким ласковым тоном, что я даже не знал, решиться ли мне сказать то, что я собирался сказать. Но я рассудил, что если я буду говорить с ним серьезно, так исключительно из желания ему добра, и поэтому продолжал: — Вам никогда не приходит в голову, что вы делаете?

— Как, что я делаю? — повторил он. — Объяснитесь точнее. Вы должны знать, что я никогда не умел отгадывать загадки.

— Что вы делаете с вашим сыном? — сказал я.

— Что же я такое делаю? — спросил он вызывающим тоном. — Что же я такое делаю со своим сыном? — повторил он.

— Ваш отец был прекрасный человек, — сказал я, уклоняясь несколько от прямого пути, — а как, по вашему мнению, он правильно воспитывал своих детей?

Он не тотчас ответил, а затем сказал:

— Я не жалуюсь на него, хотя имел бы на это полное право. Нет, нет, я не жалуюсь.

— Вы не жалуетесь, это верно, — сказал я, — но, между тем, вы сознаете, что имели бы на это право. Стало быть, вы отлично понимаете, что хотя отец ваш был прекрасный человек, он все-таки в одном отношении поступал неправильно. У него было два сына, один из них…

Лорд Генри сильно и внезапно ударил по столу.

— Что вы хотите этим сказать? — закричал он. — Говорите прямо.

— Ну, хорошо, я буду говорить прямо, — сказал я, стараясь казаться спокойным в то время, как сердце мое сильно билось. — Если вы будете продолжать воспитывать вашего сына таким образом, как вы это делаете, то вы пойдете по стопам вашего отца. Смотрите, чтобы в таком случае, когда сын ваш вырастет, он не пошел бы по стопам мастера Баллантрэ.

Я сам не знаю, как это случилось, что я сказал то, чего я вовсе не желал сказать, но, по всей вероятности, под влиянием волнения я не сообразил, что я говорю слишком резко, и не взвесил своих слов. Если бы я знал, что то, что я скажу, произведет на лорда Генри такое сильное впечатление, то я, разумеется, был бы осторожнее.

Не получив ответа от лорда Генри, я поднял голову и увидел, что милорд сразу и быстро вскочил на ноги, но в ту же минуту во всю длину упал на пол. Обморок его продолжался недолго, он очень быстро пришел в себя, взялся за лоб и сказал:

— Мне дурно, помогите мне.

Я помог ему встать, но хотя он стоял совершенно крепко на ногах, он все-таки держался за стол и сказал:

— Я почувствовал себя скверно, Маккеллар, совсем скверно. Я не знаю, что со мной приключилось, но мне показалось, будто я куда-то плыву, и будто в сердце у меня что-то порвалось. Но я не сержусь на вас, Маккеллар, нисколько не сержусь, мой хороший человечек. Я отнюдь не в претензии на вас за то, что вы мне сказали. Вы имеете на это право. Мы с вами пережили так много тяжелого. Но знаете что, Маккеллар, я отправлюсь теперь к миссис Генри, да, пойду к миссис Генри, — это будет лучше.

Сказав это, он твердыми шагами вышел из комнаты, оставив меня одного.

В то время как я сидел еще в комнате и мучился угрызениями совести, дверь отворилась, и леди Генри вошла ко мне со сверкающими от гнева глазами.

— Что это значит? — сказала он. — Что вы сделали с моим мужем? Неужели вы никогда не образумитесь и не поймете вашего положения в нашем доме? Перестанете ли вы когда-нибудь вмешиваться в дела, которые вас не касаются?

— Миледи, — сказал я, — с тех пор, как я поселился в вашем доме, мне пришлось много раз слышать резкие и нелюбезные слова. В продолжение некоторого времени я чуть ли не изо дня в день слушал, как меня бранили. Естественно, что я сердился на это. Сегодня же я не буду сердиться, что бы вы мне ни говорили, так как сам сознаю, что сделал страшную глупость. Скажу в свое оправдание лишь одно — я сделал это с добрыми намерениями.