Масштаб

Применял ли Певец магию? Нет. Он провоцировал так ловко, что даже Игрис, сам поднаторевший на такого рода провокациях, едва избежал ловушки. На этот раз. Но поезд шел, маг и следователь сидели друг напротив друга, без свидетелей; в распоряжении Певца кроме злосчастного «Слова погибели» было множество инструментов для развязывания чужих языков.

– Применив магию против меня, вы усугубите положение Алистана, – предупредил Игрис.

Певец поднял брови:

– Я не считаю вас способным наброситься на ребенка и избить его в кровь. Почему вы так уверены, что я стану применять к вам магию?

– Я не ребенок.

– Да ведь и я не ребенок. – Певец поднялся, легко поклонился, взялся за ручку двери. – У вас магофобия, легкая степень. Всего хорошего.

* * *

Агата сидела на кухне над чашкой чая. Игрис остановился в дверях.

Он так надеялся, что они уедут. Что Агата усовестится, или испугается, или не захочет смотреть ему в глаза; ничего подобного. Она обернулась, хлопнула моментально увлажнившимися ресницами и прерывисто вздохнула.

«Если бы похоть, – обреченно подумал Игрис. – Можно было бы понять… и даже испытать мужскую гордость. Наверное. Но ведь не похоть и тем более не любовь – милая пухленькая женщина вздыхает и плачет, а в голове у нее вертятся единички и нули. Идет расчет, не в двоичной, конечно, но в какой-то особенной системе счисления».

– Приве-ет, Игрис… Мы уж думали, ты не вернешься до праздника…

«Мы уж думали».

– Доброй ночи, – сказал он холодно и удалился в спальню.

* * *

В парке Славы играл духовой оркестр.

Был день прощания с летом, солнечный и теплый. В первое воскресенье сентября всегда вспоминали маршала Равелина; Игрис с Еленой познакомились в этот день восемь лет назад.

По огромному парку шли люди, семьями, с детьми. Охапками несли цветы, клали на мрамор к ногам статуй. Двенадцать бронзовых фигур стояли вровень с прохожими, в человеческий рост, без постамента.

Игрис очень любил этот памятник. Двенадцать фигур, каждая – в движении, в напряжении, в борьбе. Бронзовые ладони, носы и волосы горели под солнцем – так часто их касались. Несколько лет назад Игрис видел своими глазами, как в вечерних сумерках девчонка лет семнадцати подкралась к памятнику и поцеловала самого юного из героев, Студента, в бронзовые губы…

Ему вспомнился открытый урок Алисии Желудь и школьница с дрожащим от волнения голосом. Девчонки влюбляются в мертвых, в бессмертных, овеянных славой. Детский наивный пафос, за которым стоят очень человеческие, искренние побуждения. Что заставляет всех этих людей, взрослых и молодых, приходить в парк Славы не только по праздникам, но и в будни? Нести цветы монументальному Равелину на центральной площади? Букет ли, венок, да хоть единственную фиалку…

Елена шла рядом. Он сжимал ладонь жены и думал – не мог не думать – об Алисии Желудь. Та в день Памяти собирала учеников на школьном дворе, у мемориального знака с барельефом, с именами Двенадцати героев. Теперь там увядают цветы, предназначенные учительнице, а сама она лежит в цинковом ящике и ждет отправки в Верхний Крот…

«У Алисии не осталось здесь родственников, – сказала директриса школы, – но мы напишем официальное письмо. Мы хотим похоронить ее в нашем поселке, чтобы ученики могли носить цветы на могилу».

– О чем ты думаешь? – тихо спросила Елена. – Такое впечатление, что ты ничего вокруг не видишь.

– Я? Извини.

– Это правда, что все доказательства против пожилой женщины базируются только на экспертизах этого… Алистана Каменный Берег? Мага-убийцы?

– Погоди. О чем ты?

– Так называемое дело Болотной Карги.

– Откуда ты…

– Из газет, Игрис, из Интернета, еще вчера была большая аналитическая программа. У нас в салоне только об этом все и говорят… Как может быть, что убийца не задержан? Что он до сих пор на свободе?

– Жена, – сказал Игрис. – Я так долго тебя не видел. Неужели у нас нет других тем?

Они молча прошли мимо памятника Двенадцати. Впереди, в конце аллеи, их ждал маршал Равелин на постаменте – фигура из белого мрамора, не такая большая, как на площади. Тот маршал, юный и монументальный, высился, подняв для приветствия руки. Этот – в парке – выглядел больше похожим на человека: немолодой, длинноволосый, он стоял, чуть подавшись вперед, вскинув подбородок, будто пытаясь что-то разглядеть в дальнем конце аллеи. За его спиной трепетали флаги – не то шлейф, не то крылья.

«Алисия Желудь действительно везла с собой документы, – скажет он шефу. – Несколько тонких папок или одну толстую: столько вместилось бы в ее сумку, а кроме сумки, у нее с собой ничего не было. Она не знала, что везет свою смерть».

Стайкой подбежали дети, за ними, чуть прихрамывая в новых туфлях, подошла учительница, совсем не похожая на Алисию Желудь. Она была молодая, ростом почти с Игриса, энергичная и строгая, и только боль в ногах, измученных красивой неудобной обувью, омрачала ей этот день.

* * *