Но, как неоднократно за свою долгую жизнь выясняла Ария, были вещи, которые невозможно купить за деньги. Одной из таких вещей был душевный покой. Потому что образ мертвого тела ее дочери всегда оставался с ней, всегда всплывал в памяти, не желая уходить.
Призрак утверждал, что Пол Грейсон был в ответе за смерть Лизелль. И это выглядело правдоподобно, потому что они были любовниками, и он сидел на красном песке. Так что, возможно, между ними произошла некая ссора, Грейсон был под кайфом и перерезал Лизелль горло.
Но, дело в том, что Т’Лоак была преступницей и совершенно закоренелой преступницей. Многие считали ее доминирующей силой на Омеге и были правы. Это, плюс то, что ей было несколько сотен лет, означало, что у Т’Лоак накопилась масса опыта в том, что касалось убийств. И что-то — она не была уверена, что — было здесь не так. «Но я выясню это, — пообещала она себе, — и как можно скорее».
Но это пришлось отложить. Потому что вместо того, чтобы кремировать Лизелль на Омеге, Т’Лоак решила привезти дочь домой, где, как считалось, ее душа должна воссоединиться с теми, кто ушел до нее. Т’Лоак не была в этом уверена, но надеялась, что это правда. Поэтому она бросила последний взгляд на любимый город, и, повернувшись к нему спиной, как делала уже много раз прежде, вошла внутрь. До начала похорон оставалось чуть менее часа.
В соответствии с традицией азари, тщательно сбереженное тело Лизелль накануне вечером омыли, умаслили и одели в белое облачение. Затем тем же вечером его поместили на специально сооруженную платформу в центре обширного входного зала виллы. Четыре стража, назначенные охранять его, по-прежнему стояли на своих местах, когда прибыла Т’Лоак.
Она была одета в длинный наряд с облегающим корсетом, как и остальные ожидавшие ее азари. Их было восемь, и все они приходились ей родственниками. Но не
Поэтому когда гости шагнули вперед, чтобы поднять разукрашенные носилки с платформы, их количества едва хватило для этого. И когда родственники несли тело через входные двери к длинному гладкому катафалку, их во много раз превосходили числом вооруженные телохранители, расставленные тут и там. «Телохранители, — горько подумал Ария. — Какое точное слово».
Похоронный кортеж будет состоять из четырех транспортных средств. Его возглавит специально сконструированная машина, способная таранить другой транспорт и распихивать в стороны препятствия в случае необходимости. Следом за ней пойдет тяжело бронированный длинный лимузин, в котором поедут Т’Лоак и остальные члены семьи, и прямо за ним — катафалк и машина, с виду напоминающая черный грузовик. С той лишь разницей, что панели в потолке ее кузова могут открываться, и оттуда выстреливают ракеты, способные поразить воздушные и наземные цели. Такой поворот событий, конечно же, маловероятен, особенно на Тессии, но за могущество приходится расплачиваться могущественными врагами. А Т’Лоак никогда не рисковала понапрасну.
Как только машины были загружены, процессия тронулась в путь. Внутри лимузина все хранили молчание. Говорить было исключительным правом Т’Лоак, а она никогда не делилась своими чувствами с другими. Поэтому в салоне царила тишина, пока машины прокладывали путь по зигзагообразным улицам, мимо вилл на холмах, к лежащей внизу равнине. Ее заполняли группы высотных зданий, многие из которых были соединены друг с другом изящными на вид мостами.
Более мелкие строения кучковались вокруг небоскребов, и вместе они образовывали самоуправляемые районы. Некоторые из них были весьма милыми, а некоторые — нет.
Т’Лоак была очень хорошо знакома с уродливой изнанкой города, потому что выросла в занимавшем двадцать кварталов районе под названием Приемная Ада, где каждый выкручивался, как мог, никому нельзя было верить, а преступления считались нормой. Ее мать выросла не здесь, но оказалась на равнине по причинам, о которых Т’Лоак могла только гадать, и так никогда отсюда и не уехала. Покинув родной дом, Т’Лоак доросла до положения, которое одна из ее более правильных родственниц называла «скверной известностью» – словами, которые должны были оскорбить, но не оскорбляли, потому что Т’Лоак воспринимала свое занятие, как естественное проявление законов природы. На каждой планете существовала пищевая цепь, и хищники всегда находились на ее вершине, а все остальное было сентиментальной чушью.