Далее Кускова объясняет, почему в организации не оказалось ни одного провокатора; принимались только те, чья честность и высокая мораль не вызывали сомнений. Сомнительные кандидатуры отвергались. Именно поэтому «до сих пор тайна движении, тайна этой организации не вскрыта. А она была огромна. К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия». Сообщив, что и теперь «здесь, за рубежом, есть много членов этой организации. Но все молчат», Кускова так объясняет это молчание: «И будут молчать — из-за России еще не вымершей» (т. е. из-за живущих еще в Советской России членов этой организации. — А.А.) Выше она выразила эту же мысль в следующих словах: «Почему нельзя вскрыть это движение? Потому что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым — кто это знает?».
Отвечая, по-видимому, еще на один вопрос: почему она, человек ближе и лучше всех знакомый с этой организацией в настоящее время, не выступит по этому столь интригующему сюжету в печати, автор письма заявляла: «Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена — не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным».
Рассказ о взаимоотношениях с Гучковым также, надо полагать, был ответом на вопрос. «Много разговоров о «заговоре Гучкова». Этот заговор был (примечание Вольского: «Конечно, был. Я сам это слышал от Гучкова»). Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения». Далее речь идет о неблаговидных, с точки зрения Кусковой, связях Гучкова с немцами уже во времена Гитлера, которые для нас не представляют интереса. Заканчивается письмо тем же рефреном: сейчас о масонах писать нельзя. «Через кого-нибудь историки, конечно, об этом узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят. Маклаков, Балавинский и др. к этому движению не принадлежали. Они принадлежали к французским ложам, совершенно открытым»[12]. Сделаем пока несколько предварительных замечаний. В психологическом плане письмо Кусковой оставляет впечатление какой-то истерической взвинченности. Автор на кого-то нападает, от чего-то защищается, мысли его прыгают. Но совершенно отчетливо выступают два ведущих мотива: 1) «движение» было огромным и 2) писать о нем сейчас нельзя, нельзя, нельзя! Между тем совершенно очевидно, что единственный аргумент, доказывающий необходимость такого молчания, до смешного несостоятелен: если опасаться, в случае огласки, за судьбу масонов, оставшихся в Советской России, не называй их, и высосанная из пальца проблема полностью таким образом решается. Кроме того, Кускова своим письмом Вольскому уже нарушила клятву, ибо назвала, помимо себя и Керенского, еще пять фамилий людей, состоявших вместе с ней в масонской организации. Дело, разумеется, было не в этом, и нам еще предстоит подумать, что в действительности заставляло Кускову с таким ожесточением защищать тайну своей организации.
Второе, что бросается в глаза, — это полная взаимоисключаемость свидетельств Кусковой и Милюкова. Тот, как мы помним, утверждал, что узнал о масонской связи Керенскогo, Терещенко и др. спустя ряд лет. Кускова же весьма определенно заявляет, чтоо Милюков не только знал о существовании описанной ею организации, в которую входил и Керенский, но даже давал ей время от времени конкретные задания, т. е. косвенно и какой-то мере направлял ее деятельность, хотя сам и не принадлежал к ней. Не совсем ясно то место письма, где речь идет о Гучкове. Его можно толковать таким образом, что Гучков тоже был с Керенским и Кусковой в одной масонской организации, но вел себя, с точки зрения этой организации, так плохо, что в ней не раз ставился вопрос о его исключении из нее. Между тем ни Мельгунов, ни кто-либо другой, в том числе и сам Аронсон, писавшие о масонах, никогда не считали Гучкова масоном, и, забегая вперед, скажем, что он действительно никогда таковым не был.
Абсолютно несостоятельным является утверждение Кусковой, что в масонской организации было много представителей высшего общества и высокопоставленных военных. Из контекста письма становится понятным, откуда оно взялось: по старости лет (в момент написания этого письма Кусковой было 87 лет) автор письма явно смешивает «Союз освобождения», деятельность которого относится к 1904—1905 гг., с годами первой мировой войны, на которые как раз и падает деятельность новой популяции масонов.