Масоны

- Ну, устройте ложу, - придумал он, - у себя вот тут, в усадьбе!.. Набирайте ищущих между мужиками!.. Эти люди готовее, чем кто-либо... особенно раскольники!

Егор Егорыч слушал друга, нахмурившись.

- Этого нынче нельзя, - не позволят!.. - возразил он.

- Что ж, вы боитесь, что ли, за себя?.. Я опять вас не узнаю!

- Я не за себя боюсь, а за других; да никто и не пойдет, я думаю, сказал Егор Егорыч.

- Это мы посмотрим, посмотрим; я вот попригляжусь к здешним мужикам, когда их лечить буду!.. - говорил доктор, мотая головой: он втайне давно имел намерение попытаться распространять масонство между мужиками, чтобы сделать его таким образом более народным, чем оно до сих пор было.

Марфин между тем глубоко вздохнул. Видимо, что мысли его были обращены совершенно на другое.

- Это все то, да не то! - начал он, поднимая свою голову. - Мне прежде всего следует сделаться аскетом, человеком не от мира сего, и разобраться в своем душевном сундуке, чтобы устроить там хоть мало-мальский порядок.

- Что вы за безумие говорите? - воскликнул доктор. - Вам, слава богу, еще не выжившему из ума, сделаться аскетом!.. Этой полумертвечиной!.. Этим олицетворенным эгоизмом и почти идиотизмом!

- Ты не заговаривайся так! - остановил его вдруг Марфин. - Я знаю, ты не читал ни одного из наших аскетов: ни Иоанна Лествичника [19], ни Нила Сорского [20]...

- Не читал, не читал!.. - сознался доктор.

- Так вот прочти и увидишь, что это не мертвечина, а жизнь настоящая и полная радостей.

- Прочту, непременно прочту, - говорил Сверстов, пристыженный несколько словами Егора Егорыча.

- Да, а пока удержи твой язык хулить то, чего ты не знаешь!.. - поучал его тот.

- Но форму их жизни я знаю, и она меня возмущает! - отстаивал себя доктор. - Вы вообразите, что бы было, если б все люди обратились в аскетов?.. Род человеческий должен был бы прекратиться!.. Никто б ничего не делал, потому что все бы занимались богомыслием.

- Нет, в подвиги аскетов входит не одно богомыслие, а полное и всестороннее умное делание, потребность которого ты, как масон, должен признавать.

- Это я признаю!

- Так чем же, после этого, тебя смущает жизнь аскетов? Весь их труд и состоит в этом умном делании, а отсюда и выводи, какая гармония и радость должны обитать в их душах.

- Тогда это неравенство! Это, значит, деление людей на касты. Одни, как калмыцкие попы, прямо погружаются в блаженную страну - Нирвану - и сливаются с Буддой [21], а другие - чернь, долженствующие работать, размножаться и провалиться потом в страну Ерик - к дьяволу.

- Каст тут не существует никаких!.. - отвергнул Марфин. - Всякий может быть сим избранным, и великий архитектор мира устроил только так, что ина слава солнцу, ина луне, ина звездам, да и звезда от звезды различествует. Я, конечно, по гордости моей, сказал, что буду аскетом, но вряд ли достигну того: лествица для меня на этом пути еще нескончаемая...

В это время в спальне нежданно-негаданно появился Антип Ильич, так что Егор Егорыч вздрогнул даже, увидав его.

- Ты разве вернулся? - спросил он.

- Сейчас только приехал, - отвечал Антип Ильич с лицом, сияющим кротостью, и кладя на стол перед барином заздравную просфору и большой пакет, - от господина Крапчика! - объяснил он о пакете.

Сверстов между тем, воскликнув: "Узнаешь ли ты меня, Антип Ильич?" подошел к старику с распростертыми объятиями.

- Как, сударь, не узнать, - отвечал тот добрым голосом, и оба они обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово барину своему и гостю, ушел.

- Вот он скорей меня удостоится сделаться аскетом, - сказал, указав на него глазами, Егор Егорыч, и распечатывая неторопливо письмо Крапчика.

- Он не аскет, а ангел какой-то! - произнес Сверстов.

Чтение письма, видимо, причинило Егору Егорычу досаду.

- Вот, пожалуй, снова призывают меня на житейский подвиг! - проговорил он, кидая на стол письмо.

- Этим письмом?

- Да.

- Можно прочесть?

- Должно даже тебе прочесть.

Сверстов, надев торопливо очки, пробежал письмо.

- И что ж, по-вашему, этот подвиг слишком ничтожен для вас? - отнесся он к Марфину уже с некоторою строгостью.

- Знаю, что не ничтожен, но мне-то он не по моему душевному настроению, - ответил тот с тоской в голосе.

- Отбросьте это душевное настроение!.. Это, повторяю вам еще раз, аскетический эгоизм... равнодушие Пилата, умывшего себе руки! - почти кричал Сверстов, не слыхавший даже, что в губернии происходит сенаторская ревизия, и знавший только, что Крапчик - масон: из длинного же письма того он понял одно, что речь шла о чиновничьих плутнях, и этого было довольно.

- Поезжайте и поезжайте! - повторял он. - Это вам говорю я... человек, который, вы знаете, как любит вас, и как высоко я ценю вашу гражданскую мощь и мудрость!

- Но ты забываешь, что я опять впаду в гнев и озлобление! - возражал ему тем же тоскливым голосом Егор Егорыч.

- Впадайте, и чем больше, тем лучше: гнев честный и благородный всегда нашим ближним бывает во спасение! - не унимался Сверстов.