Маскировкой седину не скроешь

– Значит, я буду в зале? – переспросил Валера.

– Да, выбери подходящее место, ну а далее… По обстановке, Валера!

До того как поехать в клуб, Ганс побывал по адресу, названному Калистратовым, и забрал компромат. Тот самый, где имелись отпечатки пальцев. Оставлять что-либо после себя было не в традициях Ганса.

Уничтожив радиовзрыватель со своими отпечатками, Ганс нанес визит еще в одно место.

– Директор, вы ведь на сегодняшний день покойник, и особняк ваш сгорел. Хотите увидеть незабываемое зрелище? Гибель вашего врага?

– Спасибо, как-нибудь обойдусь.

– Ну вам ведь хочется этого? Ну, скажите – хочется или нет?

Выпуклые рачьи глаза Директора вспыхнули уже знакомым Гансу пламенем. Да, да – Директор любил зрелища, любил до беспамятства чувствовать себя победителем на поле боя. А это так редко бывало в его жизни. Он часто видел трупы врагов, но ни разу не видел самой их гибели. Немощный карлик всегда был в стороне от схватки, точнее, «над схваткой», как он сам считал. А как ему хотелось в своих грезах собственноручно уничтожить кого-нибудь из своих противников!

САМОМУ!

Собственными глазами увидеть, как злейший враг из живого, энергичного и веселого человека превращается в агонизирующее, бессмысленно молящее о пощаде существо! О, ради этого можно было пойти на риск!

Ганс сумел-таки найти тайные струны в черной душе Директора. И начал на них наигрывать!

– Как я попаду на концерт? – спросил Директор, выслушав Ганса.

– Думаю, для вас это не слишком большая проблема, – ответил тот. – У вас ведь есть агентура в окружении Груздева? Среди личных охранников?

– Есть, но они не годятся, – покачал головой Директор. – Информацию давать могут, но на большее ни-ни, слишком трусливы и жадны до денег. Впрочем… Есть у меня один человечишко.

С этими словами Директор взялся за телефон.

– Генерал? День добрый, не узнаешь меня? Все идет по строго намеченному плану, так что не удивляйся. Скоро тебя ждет повышение, если, конечно, ты окажешь мне одну небольшую услугу…

Голос у Директора был бодрым и уверенным. Что отвечал ему генерал, Ганс не слышал.

– Порядок! – отложив телефон, сообщил Гансу Директор. – Поехали на твой концерт, Ганс.

Таким образом, с помощью генерала Ганс, облаченный в костюм официанта, и Директор попали на закрытую вечеринку. Генерал попросту выписал им специальные пропуска от своего имени. Правда, металлоконтроль пришлось пройти и Директору, и Гансу.

Чтобы Директора не узнали, он надел рыжий парик, очки и приклеил бороду. Пройдя в помещение, устроился за отдельным столиком в слабо освещенном стилизованными под свечи фонариками углу. Теперь его было трудно заметить, а вот сидящего в центре, за самым шикарным столом Рыжего Толика Директор видел отлично. По правую руку от Толика, но при этом чуть поодаль сидел генерал. Он понимал, что для кого-то сегодняшний вечер будет последним. Главное, чтобы не для него, генерала. А уж потом он готов верой и правдой служить тому, кто уцелеет. Толику и Директору и в самом деле было тесно вдвоем на этом свете. Именно поэтому, чтобы раз и навсегда решить этот вопрос, все понимающий генерал и согласился помочь Директору.

Валера Касаткин, без парика и очков, прошел в главный зал и сел за свободный столик, выбрав таким образом позицию, с которой можно было вести максимальный обзор. Оружия у Валеры не было, и это, как ни парадоксально, успокаивало его. Неужели все сложится без стрельбы? Послышались звуки джаза. Не совсем классического, не нью-орлеанского, а скорее вест-коуст-джаза, с элементами джаз-рока. Блюминг был виртуозным саксофонистом, с этим никто никогда не спорил. Концерт начался, освещение чуть-чуть поубавилось, зато на потолке заплясали причудливые узоры светолазерного шоу. Валера отметил, что уже не помнит, когда последний раз был на концерте. А ведь неплохо так вот посидеть, послушать хорошую музыку… Последний концерт, если его можно было назвать концертом, Валера Касаткин посетил в начале двухтысячного, в разгар второй чеченской. В подразделение, которое должно было со дня на день пойти на штурм Грозного, приехали не профессиональные артисты, а отставные офицеры-«афганцы» с гитарами. Они пели песни собственного сочинения, и получалось это у них, надо сказать, не хуже, чем у иных профессионалов. Особенно запомнилась Касаткину такая песня:

Не понимаю отчего, но как-то постепенно

Я начинаю привыкать к войне.

И за соседскою бедой мне главное, наверное,

Что смерть пришла сегодня не ко мне.

А на Руси в Святом углу была икона Спаса,

И Бог как мог детей своих хранил,

Но мы пустили зверя в дом, я это понял ясно

Вчера, когда я друга схоронил.

Мы все уже совсем вконец от денег озверели,

Людская жадность – это как чума!

И стали души наши гнить в позолоченном теле,

А в Божьем храме воцарилась тьма.

И все теперь пошло вразнос, и вера, и законы.

И даже власть теперь уже не власть.

И больно, больно мне до слез, что нынче год за годом

Лишь пиковая мразь выходит в масть.

И припев:

А в нашей жизни нынче на Руси

Становятся убийцами мальчишки,

И кто бы там чего ни голосил,

Но это слишком, мужики, ей-богу, слишком.