Маськин зимой

Монах и его гости с недоумением, не лишённым любопытства, следили за религиозным диспутом между Маськиными тапками и не намеревались их прерывать. Маськин даже тихонько погладил свой Правый тапок и шлёпнул по носу Левый. Тапки заметили молчаливый интерес к себе свыше и вдруг замолчали, смутившись. Тапки не любили распространяться при чужих по вопросам своей религии, потому что понимали, что некоторым их носителям такая тапочная религиозная доктрина может показаться нелепой до смешного. Как знать, может быть, есть кто-то, кому и наши верования гордых носителей тапок покажутся фарсом. Эй, где вы там, обитатели высших сфер?! Смейтесь, смейтесь! Смех продлевает даже вечную жизнь, а уныние укорачивает бессмертие!

Маськин произнёс сочинённые им экспромтом стихи:

Я задыхаюсь в рамках бытия,
Взывая к милости и счастью нерожденья,
Освобожденью от физического «я»,
И смерть считая шансом вознесенья…

– Что поделаешь, такова воля Божья, – заученно повторил Монах, обращаясь к Маськиным тапкам, и на его гостей повеяло плесенью религиозной жвачки. – Если бы Господь Бог желал устроить мир как-нибудь иначе, то он обязательно устроил бы его иначе. Однако же неисповедимы пути Господни, хотя, конечно, на Бога надейся, но и сам не плошай. Впрочем, в чужой монастырь…

– А кроме смеси из заезженных подорожных мудростей и тошнотворных пословиц у тебя ещё чего-нибудь в твоей бритой голове осталось? – вопросил Плюшевый Медведь Монаха по-дружески. – Я боюсь, ты погнался за формой, растеряв содержание. Скажи тысячу раз слово «Бог» – от этого ты не станешь более верующим, возвышенным и менее пошлым. Хоть закрестись сверху донизу – от этого никому не станет ни легче, ни привольнее. И вообще, и кто это вас научил креститься? Какой несуразный жест, означающий орудие казни! Мне кажется, что апостол Павел многое напридумывал от себя, а Иисус и близко ничего такого не имел в виду. Я думаю, он имел в виду, что человек, как и тапок, не является чем-то, точнее, кем-то отдельным, самим по себе. Отдели его от высшего смысла – и он станет жалким парадоксальным генетическим экспериментом на задворках эволюции.

– Если б Бог желал, чтобы мы знали в точности, кто что имел в виду, он так бы всё и устроил… – не сдавался Монах. – И не забывайте, что любой тапок, как бы он ни был лёгок и пушист, хоть и дальний, но всё же родственник испанского сапожка[30]. Что же, испанский сапожок тоже бессмыслен без своей жертвы? Это тоже, по-вашему, религия? Перестаньте относиться к вещам как к людям, и, возможно, к людям перестанут относиться как к вещам…

Услышав такие речи Монаха, тапки надулись и замолчали вовсе.

Зазвонили к обедне, и Монах отправился в церковь, а Маськин с Плюшевым Медведем поплелись за ним и притихли у входа. Монахи, как водится, жалобно попели, а потом с миром разошлись.

Уже собираясь покинуть Божью обитель, Плюшевый Медведь всё-таки спросил Монаха:

– Неужели мир так и не меняется к лучшему? Иной раз кажется: вроде бы нынче совсем уже не то, что раньше, а потом заглянешь за поворот – а там посреди бела дня такое творится!

– Одно тебе скажу на это по секрету, – шепнул Монах Медведю, – зря Бог с людьми связался. Они все – сволочи.

И Плюшевый Медведь узнал своего старого друга, пальца которого он до сих пор остерегался, боязливо щуря тот самый глаз…

Глава 24 Маськин и Снежная Королева

Вы наверняка ещё в ползунковом детстве слыхали возмутительную историю, что, дескать, какие-то придурки грохнули скверное зеркало высоко над землёй, и теперь, кому попадает такой осколочек в глаз, тот всё видит в дурном, неприглядном свете?