Маски Духа

И тут же бесконечная усталость сковала тело. Словно обреченное бегство последних лет, расстрелянные города, гибель друзей, взорванные кладбища и сиротливые церкви спрессовались в единый миг, сковав тяжелым свинцом почти бесполезное тело. Но даже не в этом была трагедия. Трагедия была в том, что маска жизни все еще светилась на лице — смеющаяся маска, украденная когда-то со стены пропитанного лицедейством театра. И ее любили. В этом и заключалась главная трагедия — еще любили. В этом и жила последняя надежда — любили. Хотя меня уже почти не было.

* * *

— Тс-с! — приложила палец к губам девочка и повела меня наверх, в сторону нависшего над морем холма.

Но не успели мы отойти и нескольких шагов, как за нами увязалась коза. В почти наступившей ночи белым пятном она брела следом по высокой траве.

— Иди, иди отсюда! — прикрикнула на нее девочка. И коза отстала.

Мы принялись подниматься дальше, пробираясь в темноте буквально на ощупь. Я быстро устал и, тяжело дыша, остановился.

— Куда ты меня ведешь? Ты, наверно, не знаешь, но жених — это совсем не я. Я уже давно не жених.

— Не жених, нет, не жених. Ты мой ребеночек, — загадочным полушепотом ответила она. — Но и жених тоже.

В это время в траве загорелись глаза. Шарахнувшись в сторону, я угодил в какую-то выбоину и упал.

— Не бойся, — склоняя надо мной лицо, сказала девочка, — это опять коза. Иди же! Иди вон! Я кому сказала! — добавила она в сторону горящих глаз.

Наверху уже была абсолютная тьма. Когда мы упали на траву, вскрикнули кузнечики и в лицо кинулся исходящий от девочки запах речной воды, перемешанный с запахом полыни и ромашек. И в эту же секунду я увидел, как над ее головой сошлись звезды — миллионы звезд, слившихся в единое белое покрывало. И сразу вспомнил: “...но есть фата небесная”. И — “...ибо ложе — дар небес”. Она прикасалась ко мне своими почти детскими губами, и ее легкое дыхание возвращало в этот мир воздух.

Я попробовал ее обнять. И, протянув руку, я прижал к себе что-то мягкое и теплое. В то же мгновение из-под руки выскочила коза.

— Она теперь нас никогда не покинет, — шепотом засмеялась девочка. И тут же вскрикнула: — Ой! Она уже здесь! — И снова прильнула ко мне.

Именно в эту секунду за полторы тысячи километров отсюда раздался страшный Женькин крик о помощи. Я увидел его раскрытые со сна, ничего не понимающие глаза и синий задыхающийся рот. Последним усилием он пытался глотнуть хоть немного воздуха. Но воздуха в комнате уже не было.

И я покорно закрыл глаза.

“...Но живет в ней зерно жизни твоей...”, — успел я вспомнить. “Но живет в ней зерно жизни твоей”. И в этот момент невидимый горизонт дрогнул и покачнулся. В груди застучали десятки молоточков, сбивая с ритма дыхание. Внезапно ночь разомкнулась, и небо обрушило на меня бесконечный звездный ливень. 

XI. После взрыва

Разряд грома исторгла одинокая синяя туча и тут же исчезла за горизонтом. Поэтому вечер остался сухим и ясным. Отдельные прохожие, раскрыв было зонты, тут же попрятали их назад, в сумки, и поспешили разбежаться по квартирам. В глухих подворотнях, где полуразрушенные временем дома соседствовали с нашпигованными людьми гнездами коммуналок, лениво зажигались фонари, и туда, на огонек затеплившейся вечерней жизни, потянулись уличные собаки. Сама же улица пустела, как перед нашествием.

Однако ближе к морю, за театром, было гораздо оживленнее. Туда стягивалась довольно пестрая, явно выпадающая из времени публика, наряженная в диковинные костюмы.

— Голым нельзя! — преградила мне путь старуха, облаченная в форму матроса с броненосца “Потемкин”, о чем свидетельствовала надпись на ленте бескозырки.

— Голым? — удивился я и, оглядев себя, обнаружил, что я действительно голый.

Отойдя в сторону и прикрываясь руками, я вдруг наткнулся на прислоненную к статуе Лаокоона огромную афишу, которая гласила:

“ЕЖЕГОДНЫЙ БАЛ-МАСКАРАД

НА ПРИМОРСКОМ БУЛЬВАРЕ!

Не пропустите!

Сегодня в программе:

песни и танцы разных лет и народов;

чтение стихов с видеозами;

парад экспонатов в костюмах и без;

аттракцион “Я встретил вас”;

поиск и разоблачение себе подобных.

Весь вечер играет оркестр.

Начало в 19.00. Без костюмов вход запрещен”.

— Голым нельзя! — еще раз язвительно крикнула старуха. И протянула руку лодочкой.

— Опять ты здесь! — послышался из-за спины сиплый, как у вечно простуженного портового грузчика, голос. — Сколько тебе говорить, чтобы ты просила где-нибудь там, а не здесь!

Оглянувшись, я узнал директора литературного музея с маленьким памятником рыбачке-Соне под мышкой.

— А что я тут спортила? Тебе уже жалко, если я имею свой маленький

интерес, — огрызнулась старуха. — Я уже у тебя отняла зарплату. — Но на всякий случай отошла в сторону, чем я и воспользовался.

А сам директор уже кинулся к группе подростков, которые норовили проскочить мимо него в карнавальных масках.

— Маски! — закричал он. — Маски складайте у выхода, я говорю. Складайте маски! — И подростки ринулись врассыпную.