Маски

Я показал ее товарищу. Он одобрил мой труд и сделал только одно критическое замечание: более опытные прозаики растягивают такой материал на трилогию.

Но какая там трилогия! Я не рад, что написал повесть.

Рукопись я предложил областному издательству. Предварительно спросил редактора:

— Вам художественная литература нужна?

Он ответил:

— Да. Но смотря какой вопрос вы решаете в своей повести. И смотря где происходит действие.

— Вопрос? — Я несколько растерялся. — Ну, вопрос воспитания… Товарищество, любовь… Место действия — приморский городок.

Товарищество и любовь на редактора впечатления не произвели, но, услышав о приморском городке, он немедленно принял решение:

— Нет. Это не для нас. Не наша область. Отсюда до ближайшего моря знаете сколько? Если будете переделывать, перенесите действие в наш облцентр…

— Но это невозможно. У меня герой тонет в море…

— Пусть тонет в колхозном пруду. Кстати, о прудах: ведь это целая проблема! Вот вы и положите ее в основу… Обрыбление водоемов, мальковое хозяйство! А?

На обрыбление повести я не согласился, и мой собеседник адресовал меня в морское издательство «Приливы и отливы».

Первая фраза, которую я услышал в «Приливах», ободрила меня, от нее повеяло надеждой:

— Раньше у нас была установка печатать только специальную методическую литературу. Теперь есть мнение даже служебные инструкции пропускать, так сказать, через художественную призму. Помните, как это у Пушкина в одном из произведений сказано: «сквозь магический кристалл».

Последние фразы, которые мне сказали в «Приливах» через несколько дней, повергли меня в уныние:

— В вашей повести мало воды. Да-с. Действие в основном происходит на суше. А по методической части вы, конечно, слабы. Эксплуатации сухогрузных судов дальнего каботажа у вас не научишься.

Мне посоветовали обратиться в «Профновости». Редакция художественной литературы этого издательства, как мне сказали, переживала жестокий кризис: профхудлитературы не хватало.

Честно говоря, я не считал свою повесть за профхудлитературу. Но почему бы не издать ее в «Профновостях»? Все герои — люди работающие, не тунеядцы, значит, они члены профессионального союза.

Но я просчитался: есть ярко выраженные члены и не ярко выраженные. Те, которые ярко, с утра до вечера совещаются и проводят разные мероприятия. А у меня мероприятий описано было мало, хотя трудились герои очень славно.

Я попытался создать из них профгруппу, но из этой затеи ничего не вышло. Пришлось капитулировать. И тут меня осенила спасительная идея: кто-то где-то сказал мне, что в повести неплохо получились женские образы.

Через час я уже был в подъезде дома, на котором красовалась монументальная вывеска: «Редакция журнала „Альма-матер“».

Потом я имел разговор со строгой женщиной, не выпускавшей из руки толстого красного карандаша. Постукивая карандашом по столу, она не торопясь произнесла:

— Вы, конечно, не Жорж Санд и не Элиза Ожешко, но написали довольно мило…

— Значит, можно надеяться? — обрадованно спросил я.

— Нет. Это мило, но не для нашего журнала. Для нас это не подходит.

— По какому признаку?

— По признаку пола. У вас среди персонажей очень много мужчин.

Как и все предшествующие редакторы, женщина с красным карандашом дала мне свой совет:

— Самые удачные страницы повести — это где показана стройка. Думаю, что в «Созидатиздате» обеими руками ухватятся за ваше произведение. Они тоже балуются художественной литературой…

В «Созидатиздат» я не пошел. Мне стало ясно, что этого делать не надо, когда я просмотрел в книжном магазине его план-проспект. Среди художественных произведений там значились «роман о том, как построили печь для обжига кирпича» и «повесть о становлении башенного крана».

Я был расстроен. Я был удручен. И в этот тягостный момент меня посетил товарищ. Лицо его сияло, как серебряный рубль последней чеканки.

— Вот! — воскликнул он, вручая мне какую-то книжицу. — Дарю авторский экземпляр!

На обложке книги я прочитал его фамилию. Я инстинктивно потер глаза, и товарищ понял, что я ему не верю.

— Думаешь, если я никогда не брал в руки перо, то и писать не могу? — спросил он. — Предложили написать для издания ОРУДа стихи об уличном движении. Была не была — дай попробую. Это все мой один приятель устроил…

— Какой приятель?

— Неважно. Есть такой литератор. Фамилии его ты никогда не слыхал и, наверное, не услышишь. Он пишет рассказы о кооператорах для «Кооперации Федерации». Потом заключил договор у коммунальников на роман о парикмахерах. Название экзотическое — «Хна и басма»… Постой, постой, ты вроде грустен…

Я рассказал о причинах своей грусти.

— Чудак человек! — хлопнул меня по плечу автор поэмы об уличном движении. — Брось хандрить и включайся в это дело. Ты знаешь, сколько сейчас разных журналов? Порядочное ведомство не считает себя таковым, если у него нет журнала и нет, черт возьми, своих летописцев. Они все жаждут худлитературы. И с авторами не капризничают: для них первым делом — тема, а метафоры — потом. Там знают, что мы не Лермонтовы, не Михаилы Юрьевичи.

Я понял, что я чудак.

Знакомые