И было смешно думать, например, что пройдет этот сегодняшний день и наступит завтра, потом послезавтра и так далее. Просто все должно было кончиться в сегодняшний день.
И это давало силу жить, превозмогая боль.
— Прошло, — сказала Лида, выпрямляясь.
Время двигалось страшно медленно.
— Теперь кофе, — крикнула Клавдия.
В столовой ей доставляло удовольствие ухаживать за подругой, слегка щеголяя своим хозяйством и положением замужней женщины. Наконец, она не выдержала:
— Моя милая, выйти замуж совершенно необходимо. Ты можешь жить по той или другой программе, но все это (жест по направлению к кофейнику и посуде) является своего рода рамкой. И это совершенно одинаково как для женщины, так и для мужчины: иначе всегда будешь себя чувствовать в положении бездомной собаки. Дом, понимаешь, это — все.
Но Лида уже не слушала ее.
— Ну, ты не хочешь со мной разговаривать. Впрочем, я понимаю. Бывает легче пережить одной. Только я беру с тебя слово, что ты всегда в трудную минуту придешь опять ко мне. Но конечно же. Ах, ты, моя бедная!
В передней долго позвонил звонок.
— Представь себе, ведь это — Сергей.
— Я уеду, — сказала Лида.
— Но почему? Я хочу, чтобы ты видела Сергея. Он ужасно смешон. Понимаешь, он влюблен, как мартовский кот. Она ему пишет глупые письма, а он не знает, что отвечать.
Лиде было противно слышать эти признания, фальшивые, неискренние, как ей казалось, но странное любопытство ее удерживало.
— Сейчас ты его увидишь.
Клавдия приняла нарочно небрежно-скучную позу и поправила муслиновый шарф на плечах.
Щелкнул затвор наружной двери.
— Да, это Сергей. Ты увидишь, как он глуп.
XVIII
— Приветствую! Черт знает, что такое! — говорил Сергей Павлович, входя, румяный и свежий, как всегда. — В Одессе еще холоднее, чем здесь. Я замерз в моем драповом пальто.
Клавдия усмехнулась. Он уселся к столу и с аппетитом начал есть.
— Так что ты не можешь похвастать, что Одесса оказала тебе «теплый» прием.
Она внимательно ощупывала фигуру мужа глазами, с губ ее не сбегало выражение брезгливости.
— Это намек? — спросил холодно Сергей Павлович.
И они оба некоторое время мерили друг друга остановившимся взглядом.
— Сергей Павлович не любит, — сказала Клавдия Лиде, — когда сомневаются в его неотразимости.
— Глупо.
Сергей Павлович раздраженно пожал плечами.
— Ведь, правда, — продолжала Клавдия, — я не выдумываю. И потому отчасти он делает иногда большие промахи, ездит в Одессу, где умирает от холода.
Она явно издевалась над ним.
— Да, кстати. У тебя на столе целая груда писем «от нее» с почтовым штемпелем «Чебоксары».
Сергей Павлович покраснел, так что на него было жалко смотреть.
— Нет, вы посмотрите на нее! — крикнул он, возмущаясь. — Ведь это же черт знает, что такое.
Он бросил салфетку на стол.
— Она наслаждается чужими мучениями.
Клавдия хохотала.
— Значит, ты проездил напрасно?
— Напрасно.
Он поспешно встал и вышел.
Лида почувствовала к нему симпатию. В нем была подкупающая искренность и беспомощность ребенка. Что может его связывать с Клавдией? Вряд ли он ее любит.
— Ушел читать письма, — сказала Клавдия. — Эта дура уже два месяца водит его за нос.
— Значит, ты ревнуешь к ней?
— Нет, милая, это не то. Неприятно, когда муж такой простофиля. Я начинаю сожалеть, что вышла за него замуж. Понимаешь, он — Сережка, и больше ничего. Каким был Сережкой, таким и остался. Это меня раздражает. Когда мы были гимназистками и гимназистами, это было ничего, но сейчас глупо.
— Скоро же ты в нем разочаровалась. А, по-моему, ты просто его ревнуешь.
— Какой вздор! Мне ревновать Сережку?
— Конечно! — крикнул Сергей Павлович с порога, входя. — Она меня всегда ревновала и ревнует.
— Это естественно, — сказала Лида строго.
— А пожалуй.
Сергей Павлович посмотрел на Клавдию с таким видом, точно услышал откровение.
— Вы правы. По-моему, женщина не может не ревновать.
— И мужчина тоже, — сказала Лида.
— Мужчина? Вздор. Мужчина может.
— Хотя мужчины, конечно, бывают разные, — вставила Клавдия. — Бывают такие мужчины, которые могут исключительно иметь дело с женщинами-проститутками. Таким было бы смешно ревновать.
— Я прошу тебя не делать гадких намеков на Бланш. Вы знаете, — отвернулся он к Лиде, — цирк это, если хотите, лучшая школа целомудрия. Вы не найдете мне другой профессии, где бы люди были более нравственны. Да, да, вы не знаете цирка.
Клавдия хохотала, но в ее смехе было что-то нездоровое.
— Вот что, я уйду пока, — сказала она, — а он тебе расскажет о нравственности цирковых наездниц.
Бледная, с искаженным лицом она вышла из столовой.
— Вы видели?
Сергей Павлович вскочил и стал бегать по столовой.
— Это не женщина, а черт знает, что такое! Что она со мной делает! Что она со мной делает!
Он хватался руками за коротко остриженную голову.
— Вы понимаете ее, Лидия Петровна? У нее просто дурной характер. Ей нравится издеваться над всеми. Она еще девушкой, я помню, была такой. А может быть, она все только лжет.
Он повернулся к Лидии.
— Вы говорите: она ревнует?
Он захохотал.
— Вот здорово! Знаете, мне иногда все-таки это приходило в голову.