Маска времени

Рамон вновь поднял ружье. Филипп застыл на месте.

— Трудности с дыханием, — пояснил Каплан. — Типичный синдром действия яда. Внучке Красновского не долго осталось.

— Ты не можешь дать ей умереть! — крикнул Филипп.

— Почему нет?

— У тебя есть противоядие. Ты можешь спасти ее!

— Но она же еврейка.

— Я люблю ее. И я твой сын.

— Мой сын? Все эти годы я ничего не знал о тебе. И наконец ты явился, чтобы обвинять меня. Ты обманут еврейской пропагандой. А твои глаза закрыты для правды.

— Правды?

— Да. Правды национал-социализма.

— Но в этом нет никакой правды, — возразил Филипп. — Я изучал документы в течение двадцати лет, пытаясь понять хоть что-нибудь. И увидел только одно — зло!

— Не важно. Вообще, что ты для меня значишь? — сказал старик.

— Ничего. Как, впрочем, и ты для меня, — ответил ему сын.

— Убей его, Рамон, — прошипел фон Ена.

Анна увидела, как Филипп сунул руку за спину и быстро вынул оттуда огромный тяжелый черный револьвер. Раздался выстрел, он отозвался громом в помутившемся сознании Анны.

У Рамона появилось удивленное выражение на широком скуластом лице. Он осел на землю, и ружье выскользнуло у него из рук, а на халате выступило кровавое пятно. Индеец непонимающе смотрел на грудь. И вдруг кровь хлынула у него изо рта, и здоровяк повалился на бок.

Фон. Ена издал душераздирающий вопль, подобный клекоту орла. Он схватил Анну за волосы и прижал острое лезвие ножа прямо к горлу, глядя на Филиппа волчьим взглядом.

— Я убью ее! — заорал старик.

— Нет. — Филипп опустил револьвер.

— Зачем ты пришел? Зачем?

— Не причиняй ей зла.

— Отвечай!

— Я пришел, потому что должен был прийти.

— Но зачем? Чтобы убить меня? — орал старик.

— Опусти нож. Она значит для меня больше жизни. Не причиняй ей зла.

— Ты отдал свою жизнь еврейке?

— Опусти нож.

С неожиданной силой фон Ена толкнул Анну по направлению к трупу Рамона. Нож он по-прежнему держал у горла своей жертвы:

— Тебе не следовало здесь появляться. Это была серьезная ошибка.

— Стой! — крикнул Филипп в отчаянии.

— Ты пришел убить меня ради еврейки. Теперь ты заплатишь за все.

— Стой!

Неожиданно фон Ена освободил Анну и кинулся к ружью, выпавшему из рук Рамона.

— Ублюдок! — крикнул старик по-немецки.

Он успел схватить ружье и выстрелить. Огонь вылетел из отверстия ствола, и раздался страшный грохот. Анна видела, как разорвало ткань рубашки на груди Филиппа и как его отбросило назад. Теперь он стоял на колене с поникшей головой. Темные пятна крови проступили у него на груди.

Фон Ена стоял, направив ствол прямо на своего сына.

— Встать! — кричал он.

Филипп медленно поднял голову. Его глаза затуманились, а лицо стало безжизненно бледным. Он смотрел на фон Ену. Подняв револьвер, Филипп нажал спусковой крючок.

Тело старика вздрогнуло и упало, ружье ударилось о камень, и второй ствол также выстрелил. Эхо прокатилось по пустыне.

Филипп с трудом встал и выронил револьвер.

— Анна! — прокричал он в отчаянии. — Анна!

Он подбежал к старику и перевернул его на спину. Черные глаза немца смотрели теперь прямо на Филиппа.

— Противоядие? Где ты его прячешь? Где? — кричал Филипп.

Старик с трудом поднял руку, ухватил Филиппа за волосы и приблизил его лицо как можно ближе к своему. Некоторое время он еще смотрел на своего сына, словно пытаясь разглядеть какие-то знакомые черты. Затем рука ослабела и поползла по щеке Филиппа, оставляя кровавый след.

— Отец? Где это? — прошептал Филипп.

— В лаборатории. В желтой коробке, — тихо произнес фон Ена.

Голова старика упала в песок, а ноги начали биться в судорогах, исполняя последний танец смерти.

Анна лежала неподвижно. Она почти не дышала. Небо над головой было безупречно чистым и голубым. Анна ощущала мягкое, ласковое тепло солнечных лучей.

Она слышала, как Филипп пытается сломать дверь. Но все было кончено. Все пути странных и тяжелых судеб привели именно сюда. Паутину наконец удалось распутать, и правда оказалась удивительно простой и ясной. Некуда было идти, и не осталось ни одной тени, ни одной загадки.

Как не осталось ни единого вздоха в груди.

Анна почувствовала, что плачет, скорбя по матери, по Эвелин, Дэвиду Годболду, по самой себе, Филиппу Уэстуорду и, конечно, Джозефу Красновскому.

ЭПИЛОГ ИНЫЕ ДАЛИ 1993

НОРТАМБЕРЛЕНД

— Да, — ответила Кейт. — Она сейчас хорошо себя чувствует. Обязательно передам. Спасибо.

Затем положила трубку на рычаг и вышла на террасу, где сидела Эвелин в кресле на колесиках, наслаждаясь полуденным солнцем. Эвелин взглянула на Кейт.

— Кто звонил?

— Издатель Анны в Майами.

Эвелин слабо улыбнулась в ответ, глядя на Филиппа и Анну, которые сидели внизу, держа друг друга за руки.

— Издатель еще надеется на возвращение Анны. Он ошибается. Этот молодой человек теперь не отпустит ее от себя.

— Не думаю, чтобы Маккензи был настолько наивен. Он просто хотел, чтобы я сообщила Анне о том хирурге с Гаити.

— О Левеке?

— Он завещал состояние клинике для больных детей в городе Петионвиль. Эта клиника будет названа в его честь именем Андре Левека.

— Думаешь, Анне это понравится?