Маска призрака (ЛП)

Этот спор продолжался, казалось, часами, пока, наконец, Рыжеволосая не зашагала прочь и не решила потратить свое время на чистку лошадей. Она любила лошадей. Она ласково разговаривала с ними и давала им имена. Когда маленькая магесса была с лошадьми, она становилась красивой, весь гнев и жесткие линии на её лице растворялись. Коул бы предложил ей чаще так делать, если он бы не знал, что она будет на него кричать из-за этого.

Евангелина ушла несколько часов назад. Она сказала, что где-то рядом была небольшая деревня, и хотела купить там продукты. Рис и эльф Фарамонд решили остаться и разговаривали среди цветов. Он не имел понятия, о чем они оба говорили. Обычно люди переставали разговаривать, когда замечали кого-то рядом, если не хотели, чтобы их услышали. Так было и с ним.

Даже в обществе людей, которые могли его видеть, Коул по-прежнему чувствовал себя изгоем. Может, так и должно быть. Может, это было частью его проклятия.

Рис сказал, что может, есть способ остановить это; ключ, который откроет мир, в котором люди, увидев Коула, будут помнить его. Коул не сказал Рису, что он уже начал замечать изменения. Он видел недоумение на лице Евангелины, когда она посмотрела на него утром, как будто она не могла понять, кто он такой. Рыжеволосая жаловалась, что Коул подкрадывается к ней, даже когда он все время стоит возле неё.

Все они начали забывать, но даже не осознавали этого. Но Коул знал. Казалось, что земля превращается в зыбучие пески у него под ногами, в то время как все остальные продолжали идти дальше, и не обращали внимания на то, что он тонет. Он исчезает, это было знакомое чувство, словно холод полз по его коже.

— Что-то не так, Коул?

Это была Евангелина. Она шла к нему издалека, с мешком, который висел через плечо. Её алый плащ позади мотылялся по ветру. Луна за горизонтом только поднималась, и осветлила её серебристым светом так, что его сердце сжалось. Храмовница посмотрела на него так, будто знала о нем все, даже то, чего он сам не знал. Но не в плохом смысле этого слова.

— Я… думал, что ты собираешься в деревню, — он заикался.

— Я там была, — сказала она. Когда она дошла до гнилых останков старого забора, она остановилась и с облегчением позволила мешку упасть на землю. — К счастью, я столкнулась с фермером, который возвращался с рынка с полной корзиной продуктов. Он сказал, что у него стоит бизнес. Как бы там ни было, волнения ещё не коснулось этой части Тедаса.

— Это хорошо.

— Для нас — да, — она посмотрела, где сидят Рис и Фарамонд, а затем начала с любопытством рассматривать Коула. — Почему бы тебе не пойти и не поговорить с ними? Я вижу, что тебе одиноко наблюдать за ними через всё поле. Я уверена, что они не против.

Эльф так бурно смеялся над чем-то, что сказал Рис, что он даже начал кататься по земле. Но так эльф смеялся, кажется, над всем. Достаточно было малейшей шутки, и он ревел от радости, и продолжал, пока все не начинали смущунно смотреть друг на друга. Мужчина купался в море чувств, унесенный далеко, и неважно какое течение чувств уносило его.

— Я…  не могу, — Коул покачал головой, чувствуя себя смущенным, румянцы поднялись на его щеки. Он думал, что он, наверное, казался каким-то застенчивым и неуклюжим ребенком для Евангелины. Ребенком, который не знал ничего.

Она прислонилась к забору и пристально на него посмотрела, а он сознательно избегал её взгляда.

— Позволь мне задать тебе вопрос, — сказала она, наконец. — Как ты узнал о моей миссии?

— Я слышал, как человек в черном доспехе сказал тебе об этом.

— Лорд-Искатель? Был момент в моей комнате, когда он почувствовал…  что-то. Это был ты?

— Да.

— Ты там был до этого?

— Да, — нерешительно ответил он.

— И когда я раздевалась?

Это был не вопрос. Он вспомнил, как смотрел на Евангелину, когда она снимала свою броню, и он отвел глаза, чувствуя, как румянец горит ещё жарче. Все время он смотрел на людей в Башне, и ни разу не думал, что кто-то может узнать…  до сих пор.

— Ты часто так делаешь? — спросила она.

Он энергично показал головой.

— Вы увели Риса прочь. Я должен был знать, почему! Все, что я хотел… — глядя в глаза Евангелины, он не мог продолжить. Она пристально изучала его, её брови напряглись, и стало ясно, что она была расстроена. Учитывая, как хорошо она обходилась с ним, он ничего так отчаянно хотел больше, чем всё вернуть.

— Прости меня, — сказал он неуверенно.

Они стояли у забора. Временно между ними повисло неловкое молчание. Евангелина уставилась на мешок и толкала его ногой. Казалось, она пытается что-то решить.

— Что это была за книга? — спросил он, наконец.

Она подняла глаза, пораженная этим вопросом.

— Какая книга?

— В твоей комнате. Ты там взяла книгу…  Похоже она тебе очень нравится.

Выражение лица Евангелины изменилось. Оно стало более мягким, почти печальным, как тогда когда он смотрел на нее, когда она держала книгу. — Она…  была моего отца, — сказала она, её голос вдруг потускнел. Она отвела взгляд. — Песнь Света. Мы читали стихи вместе. Ты…  знаешь что-нибудь о Церкви?

— Нет.