Маска Лафатера

Полный разгром! Отступление по всей линии фронта! Глаза бы ни на что не смотрели — я увидел лишь кровать, в которую позволил себе свалиться. Она заскрипела. «Попробуйте, впору ли вам этот гроб?» — кажется, такой была моя последняя мысль перед тем, как я, накрывшись одеялом с головой, стал проваливаться в забытие бездонного, черного сна.

Глава шестая

Я лег на дно, окопался в своей крепости. Последовало несколько серых, ничем не примечательных дней, в течение которых — по крайней мере со мной — не случилось ничего экстраординарного. Я напоминал себе мошку-однодневку в янтарном свете октября; зачастую просто недвижно стоял у окна.

Растущий внизу клен однажды решил сбросить красные листья и разметать их вокруг. Теперь он стоял с голыми ветвями и сучьями и уже, казалось, сожалел о том, что раньше времени скинул свой наряд.

Наверху, у верхней рамы окна, поспешно и без оглядки пролетела пара рваных облаков.

Однажды я наблюдал за господином Шикеданцем. Он прервал свои труды и долго, обстоятельно мочился на стену замка. Последние капли увидели свет вместе с легкой дрожью в коленях Шикеданца. Затем управляющий застегнул ширинку и, согнувшись в три погибели над своей тележкой, покачивая ею из стороны в сторону, удалился из поля моего зрения.

Чуть позже на дорожке, кольцом окружавшей замок, я созерцал одинокого бегуна, пытавшегося хоть как-то обуздать свой растущий живот.

Кстати, в тот же день Шикеданц побеспокоил меня, застав, что называется, с пером в руке! Раздался звонок в дверь, я вскочил из-за стола и побежал открывать.

— О, я ни в коем случае не хотел мешать вашей работе! — сказал Шикеданц. При этом его взор, исполненный понимания, устремился вниз. Невольно последовав этому взгляду, застывшему на уровне моего пояса, я обнаружил, что мои пальцы сжимают шариковую ручку.

— Ах, ну что вы, — отмахнулся я и поспешно сунул ее в карман. — Чем могу быть полезен?

Оказалось, завтра в первой половине дня несколько часов не будет воды в связи с профилактическим осмотром водонапорного устройства.

— Никаких проблем, — заявил я и вновь погрузился в работу. А в ней — этот факт за последние дни стал для меня очевидным — таилась масса подводных камней. Передо мной лежала копия «Отчета об Энслине». Теперь я корпел над его заключительными страницами, надеясь почерпнуть из них еще хоть что-нибудь для сценария.

Утром понедельника Светлой седмицы[7] его не было в церкви. При этом горничную он попросил заплести ему косицу на два дня.

За трапезой он вопреки обыкновению выказал большую симпатию к детям; даже обмолвился, что охотно пришел бы к ним на урок катехизиса, но, к сожалению, данное мною поручение помешало ему сделать это.

После урока катехизиса он написал несколько пасхальных песенок и отнес их кое-кому из друзей.

В его поведении не было ничего необычного, он без малейшей рассеянности и с большим усердием читал мне, пока я одевался. Затем я отпустил его.

Он сходил на вечернюю проповедь, после вернулся домой. Ни я, ни находившиеся при мне домашние не заметили в нем и следа какого-либо расстройства. Я отдал ему распоряжения — велел завести часы на 9 утра и перенести прием назначенных на вторник посетителей, ибо в тот вечер и утром следующего дня мне предстояло навестить в больнице захворавшего Шерера, а между этими двумя визитами я собирался отдохнуть у господина Ландшрайбера, что из Дрелля.

Он обещал исполнить все, что поручено, лицо его было спокойным и радостным, как никогда. В пять часов я распрощался с ним и покинул Виноградную беседку.

Уходя, я еще раз оглянулся на него приветливо и доброжелательно, таким кротким и благостным он мне казался.