Маска Димитриоса

— Я прочитала роман семнадцать раз. Это одна из лучших книг Уида.[10] Я все прочитала, что она написала. Когда-нибудь и я напишу свои мемуары. Ведь я видела столько людей, что и не сосчитать, — сказала она, немного посмеиваясь над собой, и, вздохнув, принялась поправлять алмазную брошь на платье.

— Итак, вы хотели бы узнать побольше о Димитриосе. Вот что было дальше. Больше года я ничего о нем не слышала. И вдруг я получаю от него письмо из Адрианополя, обратный адрес — до востребования. В письме он спрашивал, получала ли я письма от Талата. Если получала, то должна была ему ответить и сохранять у себя эти письма. Он просил никому не говорить о том, что мне известно, где он находится. Он опять обещал вернуть мне долг. Писем я не получала и в ответном письме просила как можно скорее вернуть мне деньги, потому что после его отъезда я осталась совсем без друзей и сижу сейчас без денег. Это, конечно, была неправда, но мне казалось, что так я подействую на самолюбие Димитриоса и получу деньги. Я плохо его знала: на мое письмо он даже не ответил.

И вот недели через две после этого мне сказали, что меня хочет видеть один человек. Он был похож на чиновника, такой деловой и строгий. Одет он был во все самое дорогое. Он сказал, что меня, по-видимому, скоро вызовут в полицию и будут расспрашивать о Димитриосе.

Я перепугалась, но он успокоил меня, сказав, что мне нечего бояться, надо только хорошенько обдумать то, что я буду говорить. Он научил меня, что я должна рассказать о Димитриосе, чтобы полиция была довольна. Я показала ему письмо из Адрианополя, и он очень ему обрадовался. Он посоветовал мне рассказать полиции об этом письме, но ничего не говорить о человеке по имени Талат. Сказав, что сохранять письмо очень опасно, он сжег его. Я начала возмущаться, но он достал из бумажника тысячу левов и отдал мне. Потом он спросил, раз уж я встречалась с Димитриосом, нравится ли он мне. Я сказала, что всегда ненавидела его. Расставаясь, он еще раз напомнил, что я должна говорить в полиции, и пообещал дать мне за это пять тысяч левов.

Да-да, мсье, пять тысяч левов — это не шутка! Когда меня вызвали в полицию, я сделала все, как он мне советовал, и, представьте, на следующий же день получила по почте конверт, в котором было пять тысяч левов и больше ничего. Очень хорошо. И вот проходит два года, и я встречаю этого человека на улице. Этот salop сделал вид, что он меня видит первый раз, и сказал, что обратится в полицию, если я не оставлю его в покое.

Она положила записную книжку в ящичек.

— Я прошу у вас прощения, мсье, но я должна вернуться к своим гостям. Мне кажется, я немного заболталась. Как видите, я не так уж много знаю о Димитриосе.

— Мы слушали вас, мадам, с большим интересом.

— Если вы не очень торопитесь, мсье, — сказала она, улыбаясь, — я хочу показать вам гораздо более интересные вещи, чем этот негодяй Димитриос. Есть две очаровательные девушки, которые…

— Как-нибудь в другой раз, мадам, мы очень торопимся. Быть может, вы позволите заплатить хотя бы за вино?

— Если уж вам так хочется, мсье, — улыбнулась она. — Мне было так приятно побеседовать с вами. Нет-нет, только не здесь! Я немного суеверна и не веду никаких расчетов в своей гостиной. Расплатитесь сами с официантом. С вашего позволения, я не буду провожать вас — у меня есть еще кой-какие дела. До свидания, мсье. До свидания, мсье. Всего хорошего.

В черных глазах, как показалось Латимеру, блеснула слеза, и, хоть это было глупо, он расчувствовался по поводу расставания.

Их счетом занялся старший официант. Он сказал, нагловато улыбаясь:

— Тысяча сто левов, мсье.

— Что?!

— Этот вопрос согласован с мадам, мсье.

— Мне кажется, — сказал Марукакис (они дожидались, когда принесут сдачу), — нельзя быть чересчур строгим к Димитриосу. У него были кое-какие основания.

— Итак, Вазов по поручению Евразийского кредитного треста договорился с Димитриосом о том, что он разработает и проведет операцию по уничтожению Стамболийского. Было бы интересно знать, как им удалось завербовать его, но, конечно, нам этого никогда не узнать. Замечательно, что он им понравился, и они поручили ему проделать соответствующую работу и в Адрианополе. Вероятно, он действовал там под фамилией Талат.

— Турецкая полиция об этом не знала, — сказал Латимер. — Он у них проходит в деле как «Димитриос». Никак не могу понять, почему Вазов — совершенно очевидно, это именно он посетил мадам в 1924 году — посоветовал ей сказать, что письмо получено из Адрианополя.

— По той простой причине, конечно, — зевнул Марукакис, — что Димитриоса уже не было в Адрианополе. Ну и вечерок провели мы с вами!

Марукакис проводил Латимера до отеля. Они немного задержались у дверей. Ночь была очень холодная.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал Латимер.

— Завтра уже уезжаете?

— Да. Еду в Белград.

— Значит, вам все еще не надоел Димитриос.

— О нет, — Латимер заволновался, ему очень хотелось сказать Марукакису какие-нибудь теплые слова. — Не могу выразить, как я вам благодарен. Боюсь, что отнял у вас много драгоценного времени.