— Он здесь в особой чести, так как он чародей, — сказал старик, — но он должен оставаться здесь, среди прочих слуг Сюрат-Кемада, как и любой другой слуга.
От волнения я вскочил на ноги. Остатки брюк свалились с меня. Я подхватил их и обернул вокруг пояса, постаравшись хоть отчасти придать себе приличный вид, но ткани в моем распоряжении оказалось не так уж и много.
Я едва стоял на ногах, тяжело дыша из-за потраченных усилий — каждое движение болью отзывалось в моих израненных боках.
— Ты должен отвести меня к отцу, — потребовал я.
— Я могу лишь указать тебе путь, — он грустно покачал головой.
— Где он?
Он указал вверх, на открытое окно.
— Там?
— Да, — подтвердил он. — Он там.
— Но… — Я прошел через комнату к двери, лежащей на стене боком, и распахнул ее, опустив створку к полу. В проеме я увидел густой… перевернутый лес — почва поднималась вертикально вверх, а деревья лежа ли на боку. Среди деревьев пряталась легкая дымка, похожая на утренний туман на рассвете. В ветвях порхали птицы всех цветов радуги, распевая на разные голоса.
Теплый влажный ветер обдувал мне лицо и грудь.
Седобородый положил руку мне на плечо и отвел меня от двери.
— Нет, — сказал он. — Ты никогда не найдешь отца, если выйдешь отсюда через дверь. — Он вновь показал на потолок. — Только
Я начал неуклюже карабкаться вверх, все мышцы страшно болели. Правая ладонь, которой коснулись губы змееподобного стража, совершенно онемела.
Я зацепился за скульптуру бога, перекинув через нее руку. Затем подтянулся и уселся прямо на бок Сюрат-Кемада, свесив ноги.
— Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему ты решил, что я твой сын?
— Это старая печаль.
Я просто не мог ему приказать.
— Ты можешь… рассказать мне об этом?
Он уселся на кровати, подняв на меня глаза.
— Когда-то давно меня звали Аукином, сыном Невата.
— Я жил далеко за пределами известных тебе земель — вдали от устья Великой Реки, за морем, среди людей, которых вы зовете варварами. У меня была жена. Я очень любил ее. Разве это не удивительно, даже для варвара? Но так оно и было. Когда она умерла, вынашивая моего первенца, и мой сын погиб в ее утробе, горе мое не знало границ. Боги моей родины не могли утешить меня — суровые духи лесов и гор, они ничего не смыслили в утешении. Поэтому я отправился в твою страну, вначале — в Город-в-Дельте, где я долго молился идолу Сюрат-Кемада и пожертвовал священникам немало золота. Но бог так и не ответил мне, а когда деньги кончились, священники отослали меня прочь. Так я начал странствовать вдоль Великой Реки, по лесам, по полям, по болотам. Высоко в горах я жил среди отшельников. У них я учился сновидению и хождению по снам. Они полагали, что научили меня получать удовлетворение от жизни, но я упорно цеплялся за свой дерзкий план. А заключался он в следующем: я стану могущественным сновидцем и исхожу всю Лешэ вдоль и поперек — вплоть до озера Ташэ и дальше — там я найду своего сына, так и не вступившего в мир живых, и вернусь вместе с ним. Всепожирающий Бог всегда возвращает к себе умерших — так что для моей жены нет надежды — но
— Это дело рук Сивиллы, — сказал я.
— Да, я понял это по знаку, которым ты отмечен.
— По знаку, которым я отмечен?
Он поднялся и, проковыляв среди руин и обломков, протянул мне осколок зеркала.
— Разве ты не знал? — тихо спросил он.
Я посмотрел на себя в зеркало. Пятно на лбу в том месте, куда меня поцеловала Сивилла, светилось ярко, как глаза эватимов.
Я вернул ему зеркало и лишь тогда заметил, что мои руки тоже испускают слабый свет там, где их касалась мама. А на ладони, которой коснулись губы змея-стражника, кожа высохла, и остался гладкий белый шрам.
Я молча стоял, уставившись на свои руки.
— Если я действительно чародей, — наконец выговорил я, — я постараюсь помочь тебе. Тебе не надо меня бояться.
Он протянул мне чашу.
— Вот, выпей это.
— Но я не могу. Если я что-нибудь выпью здесь, я…
Старик вздохнул.
— И все же пока ты невежественный чародей. Эта вода из
— А нужны ли мне пророческие видения?
— Думаю, да, чтобы добраться туда, куда ты собрался.
— И это дело рук Сивиллы, — сказал я.
— Да. Пей.
Я выпил. Вода была страшно холодной и удивительно сладкой. Все во мне затрепетало, едва я сделал первый глоток. Но после нее во рту остался горький привкус.
— А теперь иди, — сказал Аукин, сын Невата, потерявший собственного сына.