Маска чародея

– Я добрался до Школы Теней! – закричал я. – Мне придется прилагать все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы выжить среди множества других чародеев, причем каждый из них будет готов в любой момент сожрать меня, подобно налиму, в стаю которого случайно заплыла мелкая рыбешка. Меня будут экзаменовать, проверять и испытывать. Отец, только если ты расскажешь мне всю правду, расскажешь все, что знаешь, только если между нами больше не останется никаких тайн, только если я пойму, над чем ты работал и почему все остальные так боялись тебя, лишь в этом случае я смогу не дать им убить меня сразу же, на месте. А если я окончу свои дни в чьей-то бутылке, что же будет тогда с тобой?

Он вырвался, но потом все же ласково взял меня за руку.

– Все, что ты сказал, справедливо, Секенр. Пойдем, я покажу тебе все, что могу.

Мы очень осторожно начали пробираться между обломками перевернутого дома Аукина. Какое-то время меня страшно волновала мысль, может ли отец, ставший духом, призраком, порезать ноги об осколки стекла. Он тоже был босым – ведь он, как и я, шел по воде. Значит, и я сейчас тоже стал духом. Или нет? Бесспорно лишь то, что мое тело было достаточно плотным, я ощущал собственный вес, когда ступал с доски на камень, а потом – на чистый пол, взбираясь на безголовую статую птицы, служившую Аукину стулом.

Отец открыл лежащую на боку дверь и опустил ее на стену. Нагнувшись, я выглянул наружу в растущий боком лес, который я уже однажды видел: деревья плавали в нем, словно сплавляемые бревна, земля казалась громадным утесом, нависшим справа от меня, рассеянный свет струился сквозь листья слева, там где пели и порхали с ветки на ветку птицы с ярким, блестящим оперением. Какое-то время мы просто наблюдали. Солнце здесь никогда не светило ярче. Вслед за рассветом никогда не наступал день. Только теперь я понял, что не только дом Аукина был покороблен и лежал на боку – такая судьба постигла весь этот мир.

– Сюда, – позвал отец, и мы проползли в дверь. Я почувствовал, как желудок у меня выворачивается наизнанку по мере того, как утрачивались ощущения верха и низа. Когда я пришел в себя, я сидел у подножия дерева, уставившись на немыслимо высокую зеленую крону. Очень медленно я поднялся на ноги.

Воздух был промозглым, хотя и не в такой степени, как на Реке. Только теперь я догадался застегнуть жакет.

– Пойдем, Секенр.

Я последовал за отцом, засунув руки в карманы. Земля у меня под ногами была мягкой, влажной и прохладной. Она была покрыта не листьями или сучками, а пушистыми шерстяными нитями, падавшими с деревьев и мягко щекотавшими мое лицо, когда я шел по лесной тропинке.

Начались превращения. Вначале я был мальчиком в длинном жакете, бежавшим босиком по хвойному лесу без конца и края, по длинным тропинкам-коридорам, где зеленый цвет сливался с коричневым, рассматривая птиц у себя над головой и распугивая диковинных зверей на своем пути. Отец бежал рядом, его мантия развевалась, а маска прыгала вверх-вниз. Потом я стал олененком, быстрым, как ветер, изо всех сил старавшимся держаться вровень с громадным серебряным оленем.

Мы превратились в двух птиц: я – в цаплю, безнадежно далеко улетевшую от своего дома на болотах, а он – в серебряного орла, перья которого сверкали отполированным металлом. Цапля летает неважно, неуклюже и тяжело. Ей никогда не тягаться с орлом. Отец кружил, возвращаясь ко мне вновь и вновь и призывая лететь вперед. Мы летели низко над землей, огибая стволы деревьев и даже не пытаясь подняться над зеленым пологом – крышей этого мира.

Каким-то образом я знал дорогу, я помнил, где повернуть между деревьями-великанами, где дорога шла вниз по холмистой местности, где деревья снова висели горизонтально, а между ними неслышно струился ручеек, полностью сокрытый от света. Дорога становилась все более и более знакомой по мере того, как солнце словно прорывалось сквозь завесу и ослепительно сияло, а лес начал умирать, и мы воспарили над мертвыми пнями, направляясь вниз вдоль бесконечного склона к безжизненной пустыне, где мы боролись против горячего обжигающего ветра, несшего клубящиеся облака пепла.

– Это сердце леса, Секенр, где рождаются и умирают сны, где создаются видения. Я дошел до этого места, куда еще не доходил ни один другой чародей. Здесь. Это, конечно же, не лес, во всяком случае, не больше, чем пустыня – пустыня, а огонь – огонь. Но человеческий разум переделывает непонятное на свой лад, представляя его в привычных символах.

Теперь он говорил у меня в сознании. Его телесная форма орла лишь пронзительно кричала, сражаясь с ветром.

В ответ я спросил:

– А что здесь? Я вообще больше ничего не вижу. На мрачном сером небе засверкали вспышки молний.