Маруся

– Не уйду я, – повторила казачка и села на лавку, скрестила руки на груди. – Родители давно в Сталинграде, а муж и сын с фронта не вернутся уже. Один под Москвой остался, другой в Севастополе. А я останусь здесь. Дайте мне ружье – буду стрелять.

Якубович выразительно посмотрел на меня, потом на дверь.

– Одну секундочку! – попросил я, и мы вышли на улицу.

– Яна не уйдзёт! – заявил он.

– Сам вижу, что не уйдет, – мрачно подтвердил я.

– Зови Егорыча, или капитана. Няхай сами разбираются. Што мы можем зрабиць?

– Не буду никого звать. Капитан спит небось. Егорыч занят, потом, что он тут сделает? Ты же видишь, какая она.

– Да! – восхитился Якубович.

– Пошли назад.

Мы вернулись в хату, Одинцов облегченно вздохнул.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Ирина.

– Ирина, я вас не буду уговаривать, – я тщательно подбирал слова и нарочно говорил медленно, – это ваша земля и ваш дом. Ситуацию вы уяснили. Вам нужно собрать самое необходимое и идти к станции. Мы верим, что вы там будете, и успеете эвакуироваться. А нам нужно идти дальше, провожать вас, извините, некогда.

Я взглянул на казачку – она смотрела мне прямо в глаза. И глаза ее были огромные и всё-понимающие, как сама степь. И еще горел в этих глазах – в этой степи – костер, теплый и зовущий, согревающий и ободряющий.

– Я буду там. А вы ступайте, – сказала она и на ее губах впервые появилась улыбка. Ступайте, солдатики.

* * *

Можно было заночевать в соседней хате, но мне хотелось свежего воздуха. Хотелось лежать под открытым небом, смотреть на звезды, на миллионы звезд, усеявших небо. Только в степи можно увидеть звезды, величиной с грецкий орех, висящие так низко, что, кажется, протяни руку – и можно ее снять. Со всех сторон доносился дружный храп бойцов, но даже он не заглушал пение цикад, с которым целый симфонический оркестр, как мне казалось, сравниться не мог. Прохладный ветер доносил запахи горьких и пьянящих трав, от которых начала кружиться голова. Я смотрел на небо, наблюдая, как перемигиваются звезды, и думал о том, что после войны надо будет разыскать Катькину семью, узнать ее адрес, приехать. Я так живо представлял себе, как войду к ней в дом и, прежде, чем она хоть что-нибудь успеет сделать, сразу скажу ей: «люблю! Всегда любил!» И я уверен – она подойдет ко мне, как тогда, и прижмется снова, сильно-сильно, и заплачет. А я вытру ей слезы и тихо так шепну «ну что ты, глупенькая, все хорошо, все всегда будет хорошо!»

На небе появилась черточка от падающей звезды, и я загадал завтра выйти из боя живым, чтобы дожить до Победы, а потом найти мою Катьку.

* * *

Проснулся я на рассвете. Было зябко и сыро, под нами в низинке жался к земле белесый туман. Небо посветлело, но солнце ещё не взошло.

– С добрым утречком, тащ лейтенант! – поприветствовал меня, проходя мимо, Сашка Мирохин, наш спец по танкам.

– С добрым, – с утренней хрипотцой ответил я. – Как орудие, готово к бою?

– А как же! – улыбнулся Сашка. – Ждёт не дождётся! Пусть только покажутся!

– Ну-ну! Не расслабляйтесь там!

– Есть не расслабляться, тащ лейтенант!

Я налил в кружку воды из фляги, размочил в ней пару сухарей и позавтракал. Кто его знает, может, потом будет не до того. А воевать на голодный желудок… вредно для здоровья. Я усмехнулся, расправил гимнастерку и отправился навестить минометчиков. Они сидели на бревнышке и курили.

– Что, не спится? – улыбнулся командир расчета, младший сержант Антон Островский.

– После войны отоспимся! – отшутился я, – как обстановка?

– Обстановка что надо, товарищ лейтенант. В деревне тишина, даже собак, кажись, с собой забрали. А денёк будет жаркий, ишь, туман с утра.

– Ну, денёк по-любому будет жаркий, с туманом или без.

– Ваша правда! – подтвердил Антон. – А вот и наш ротный!

– Привет минометчикам! – деловито оглядываясь, сказал подошедший Серов. – Молодцы, устроились что надо!

– А то!

– Мины берегите, брать больше неоткуда.

– Есть мины беречь, – согласился Островский.

– Танки!! – донесся крик из окопа и томное августовское утро закончилось для нас, не успев толком начаться.

* * *

Туман оказался очень некстати. Я смотрел в бинокль во все глаза, но ничего, кроме белой пелены, не видел. Зато отлично слышал – утренний воздух отчетливо сотрясал гул моторов и лязг гусениц. Наконец, в рваных просветах тумана показались серые коробки танков с бело-черными крестами на боках. Между ними свободной цепью шла пехота. Я насчитал четыре танка и около двух взводов автоматчиков. Ну, это для нас семечки.

– Без команды не стрелять, подпустить ближе, – привычно отдал приказ я и положил свой ППШ на бруствер.

Но немцы открыли огонь первыми. Видно, заметили нашу «фортификацию». Полыхнул огнем ствол крайнего танка, затем почти синхронно выстрелили остальные. Я пригнулся. Землю сотряхнули мощные толчки, в воздух взлетели горы земли, накрыли крупным градом холодных комьев. Недолет.

– Огонь! – закричал я, и окоп взорвался вспышками и лязганьем затворов. Одновременно под башней одного из танков расцвел столб огня, после чего он как-бы споткнулся на ровном месте и остановился, окутавшись черным дымом.