Мартин Заландер

— Тут ты обращаешься не по адресу, — перебил Заландер, — моя жена ведет довольно уединенную жизнь, даже горничной не держит. Много лет мы довольствуемся одной пожилою служанкой, так что, как ты можешь себе представить, в нашем доме дамам учиться нечему.

— Да ладно! Твоя любезная супруга не благоволит мне, я знаю; однако я очень ее уважаю и ценю уже потому, что она сама по себе представляет солидный торговый дом… пойми же меня! Я не ищу для бедняжек блеска и шумихи, им надобен образец спокойно-благородной женственности во всех делах…

— Этакими речами ты у Марии ничего хорошего не добьешься! — снова перебил Заландер назойливого собеседника. — Она терпеть не может это слово и по сей день не простила оратора, который на свадьбе наших дочерей при всем честном народе назвал ее образцом благородной женственности!

— А-а, знаменитая свадьба! — вскричал Вольвенд. — Я прочел о ней в газете, на щетинном рынке в Будапеште. Аккурат завтракал свиными ножками с кружечкой эгерского винца, взял в руки газету и прочел наугад: «К прославленным свадьбам в Кане [14]и в Камачо [15](мне таковая неизвестна) и прочая нельзя не добавить устроенную господином Мартином Заландером в свободной Швейцарии по случаю вступления в брак двух его дочерей, когда не только угощали множество народа, но и представляли политические спектакли и аллегории, причем все это под открытым небом!» Об этом ты непременно должен мне рассказать! Вообрази, как меня наэлектризовало и как, невзирая на жареные свиные ножки, у меня потекли слюнки.

— Да-да, в другой раз! — Покраснев и смутившись, Заландер взглянул на часы: — Мне пора в контору, уж скоро девять!

Вольвенд, однако, придержал его за пуговицу сюртука:

— Только одно словечко, дружище! Ты, стало быть, один дома? А мы с тобой покамест ни разу еще как следует не потолковали, не откажи в любезности, пообедай нынче у нас, коли не имеешь других планов! Мы, правда, еще не вполне устроились, и кухня у нас тоже без всякой роскоши… но я ведь знаю, тебя это не смутит. Надобно находиться в собственных четырех стенах, там никто нас не побеспокоит. Ты ведь обещаешь прийти, не так ли?

Новая навязчивость Вольвенда вызвала у Мартина неприятное чувство, вспомнилась ему и неприязнь г-жи Марии. Однако же то обстоятельство, что обедать он все равно собирался не дома, и известное любопытство — ведь ему предоставлялся шанс еще раз увидеть писаную красавицу, дифирамбы в честь которой так развеселили его жену, — внезапно переменили его настрой, а может быть, заволокли сознание туманной мглою, и он дал согласие, после чего Вольвенд поспешил удалиться, а Заландер наконец-то пошел в контору. Несколько часов он без передышки работал, даже и после того, как его люди ушли, ясным взглядом всесторонне оценил положение дел. Где бы ни возникла сложность, проистекала она не от самообмана и не от опрометчивых поступков, а оттого можно встретить ее со спокойной душою. В полуденной тиши он внимательно заглянул в бухгалтерские книги, а также в личные заметки касательно важных событий вообще и с удовлетворением подвел заранее известный итог, что дела его развивались без дерзких скачков, продвигаясь вперед равномерно и спокойно. В этом он с благодарностью усматривал сопутствующую ему удачу, которая после былых невзгод сводила его лишь с честными и надежными коммерческими партнерами, более того, даже притягивала таковых, как он мог бы похвастаться, если б страдал тщеславием.

Тут солидные часы над письменным столом закряхтели и громко пробили час, напомнив ему, что он обещал Луи Вольвенду прийти на обед, а одновременно — что этот старинный друг едва ли не единственный человек, который не раз приносил ему несчастье. Он форменным образом испугался, запер свои записки в стол и с сомнением подумал, не лучше ли последовать Мариину чутью, не ходить туда и вообще порвать с этим странным субъектом.

Однако, приняв во внимание, что Вольвенд выказывает доброе намерение по своей воле загладить прошлые грехи и уже подтвердил оное, все-таки решил, что негоже обойтись с ним этак жестоко, особенно теперь, когда он как будто бы спасся из передряг скорее безрассудной, нежели дурной жизни и остепенился.

Словом, Заландер встал с кресла, отыскал щетки для волос и для платья, которые его служащие хранили в углу, вымыл руки, навел красоту, насколько это позволительно в его годы, ведь как-никак ему предстоит сидеть за столом вместе с дамами. Затем позвонил в колокольчик, вызвал помощника, проживавшего здесь же в доме, и велел ему запереть контору, а также предупредить бухгалтера, что хозяин, вероятно, сегодня уже не вернется.