Мартин Иден

Он мог работать только сознательно, таким создала его природа. Он не мог творить слепо, в темноте, не зная, что выйдет, и полагаясь на случай и на звезду своего таланта. Случайные результаты не могли уже удовлетворить его. Он хотел знать, «как» и «почему». Его творческий гений был обдуманным, и, прежде чем начать какой-нибудь рассказ или стихотворение, он уже ясно представлял его себе от начала до конца и знал, с помощью каких средств он осуществит свой план. Если же этого не было, то его усилия были обречены на неудачу. С другой стороны, он все же ценил эффект, который давали слова и выражения, порой легко и свободно зарождавшиеся в его мозгу. Они не только выдерживали потом все испытания, но и сами становились мерилом красоты и силы. Перед такими случайными эффектами он преклонялся в восторге, зная, что они выше сознательного творчества человека. Но, анатомируя красоту, чтобы обнаружить элементы, лежащие в ее основе и делающие ее действенной, он тем не менее никогда не забывал, что существует сокровенная тайна прекрасного, в которую он не может проникнуть, как и ни один человек до него не сумел сделать это. Прочитав Спенсера, он знал, что человек никогда не может постигнуть конечной сущности чего бы то ни было и что тайна прекрасного так же велика, как тайна жизни, — даже больше, ибо нити красоты и жизни тесно сплетаются, и сам он не что иное, как частица того же непостижимого творения, сплетенного из солнечных лучей, звездной пыли и чуда.

Под влиянием этих мыслей Мартин написал статью, озаглавленную «Звездная пыль». Статья была посвящена не принципам критицизма, а главным критикам. Это была блестящая, глубокая философская статья, с восхитительным оттенком юмора. Однако все журналы, куда он посылал ее, тотчас же возвращали рукопись обратно. Но, поняв, в чем тут причина, он продолжал спокойно идти своим путем. У него развилась привычка разрабатывать и вынашивать любой сюжет в голове и браться за перо лишь тогда, когда мысль отольется во вполне определенную форму. То, что его произведения не печатали, в сущности, мало трогало его. Писание являлось для него завершением долгого умственного процесса, собиранием в одно целое разбросанных мыслей и обобщением всех впечатлений, накопившихся в его мозгу. Написать такую статью значило для него освободить сознательным усилием свой мозг и подготовить в нем место для нового материала и новых проблем. Это до известной степени было сродни привычке, присущей многим мужчинам и женщинам: облегчать время от времени душу излияниями по поводу своих настоящих или выдуманных горестей.

Глава XXIV

Проходили недели. Деньги у Мартина заканчивались, а издательские чеки были так же далеки от него, как и раньше. Все его важнейшие рукописи вернулись обратно и снова были отправлены в другие издательства; но и с произведениями «для заработка» дело обстояло не лучше. В его маленькой кухне уже не приготовлялись больше разнообразные кушанья. У Мартина оставался только начатый мешок риса и несколько фунтов сушеных абрикосов; поэтому рис и абрикосы в течение пяти дней только и составляли его меню, появляясь на столе по три раза в день. Затем он решил воспользоваться кредитом. Португалец, хозяин мелочной лавки, которому Мартин платил наличными, прекратил кредит, как только счет Мартина достиг огромной суммы в три доллара восемьдесят пять центов.

— Потому, видите, — сказал лавочник, — если ваш не нашла работа, мой потеряла деньга.

И Мартин не мог ничего возразить на это. Как объяснить ему? Ведь это действительно противоречило деловому подходу. Нельзя же открывать кредит здоровому молодому парню из рабочих, который слишком ленив, чтобы работать.

— Ваш доставал работа, мой давал провизия, — говорил лавочник. — Нет работа, нет провизия. Такой дела. — И, чтобы доказать Мартину, что он действует исключительно из деловых соображений, а не из личной неприязни, лавочник добавлял:

— Заходи домой выпить — наша оставался друзья.

И Мартин отправился к нему, выпил с ним, чтобы показать, что он по-прежнему остается его другом, после чего лег спать без ужина.

Овощная лавка, в которой Мартин покупал овощи, принадлежала американцу, толком не разбиравшемуся в таких делах, и счет Мартина у него успел подняться до пяти долларов, прежде чем и здесь прекратили кредит. Булочник остановился на двух долларах, а мясник на четырех. Мартин подсчитал свои долги и пришел к заключению, что весь его кредит в целом мире равнялся четырнадцати долларам и восьмидесяти пяти центам. Он задолжал за свою пишущую машинку, но рассчитывал, что может пользоваться ею два месяца в кредит, что составит восемь долларов. Когда этот срок истечет, то весь его кредит окажется исчерпанным.