Борман получил возможность разобраться, кто против кого боролся и кто кого поддерживал в партийной верхушке, что было чрезвычайно важно для человека, никогда не упускавшего из виду перспектив своей собственной карьеры. Географически Тюрингия находилась как раз на пути национал-социалистского вала, хлынувшего из Мюнхена в северные и восточные области Германии. Когда партийной верхушке пришло время появиться в Веймаре, управляющий делами округа уже приготовился к приему. Гитлер приезжал сюда часто: между 1925 и 1933 годами в Тюрингии состоялось тридцать три его выступления. В 1926 году на одном из таких мероприятий Зиглер представил Мартина Гитлеру и Рудольфу Гессу, [61] который неотступно сопровождал вождя, и дал своему молодому коллеге самую лестную характеристику, напомнив о заслугах Бормана, обеспечившего приверженность тюрингских штурмовиков курсу фюрера.
Борман находился еще в самом низу иерархической лестницы национал-социалистов, но получил приглашение на званый обед к Гитлеру. Принц Фридрих-Христиан фон Шаумбург-Липпе, состоявший в партии уже долгое время, немного опоздал и приехал, когда все места за столом оказались уже занятыми. Гитлер посмотрел сначала на Геббельса, перебежавшего к нему из «фронды» Грегора Штрассера и назначенного за это гауляйтером Берлина, затем перевел взгляд на Бормана и попросил его уступить принцу свое место и пообедать со штурмовиками из охраны{15}.
Первые личные встречи с Гитлером — беседа после выступления фюрера и недолгое пребывание за одним столом на званом обеде — привели Мартина в восторг. Его необыкновенный природный инстинкт психолога позволил распознать в лидере нацистов человека со сложным переплетением сильных и слабых сторон. Ораторские способности Гитлера, его умение воодушевить слушателей звучными лозунгами, увлечь своими идеями, убедить своими доводами изобличали в нем вождя. Напористость, энергичность, жажда власти вкупе с умением держать себя и действовать соответственно обстановке, быстро приспособиться к ней — Мартин присутствовал на его выступлениях перед слушателями из разных социальных слоев — обещали успешное будущее. Вместе с тем от замечательного природного чутья Бормана не ускользнули [62] постоянная повышенная нервозность Гитлера, его неуравновешенность, резкая смена во взгляде гипнотизирующей властной жесткости, лихорадочного блеска азартного игрока и пустоты безразличия. Мартин инстинктивно почувствовал, что этот человек, умевший мгновенно покорить огромную толпу, сам не лишен слабостей. Борман не вдавался в подробности подобного анализа. Он действовал по наитию, а чутье подсказывало, что близость к Гитлеру сулит сказочные перспективы.
В своих мемуарах принц Липпе отмечал, что Борман был в те годы сторонником Грегора Штрассера. Не понимая, какие цели ставил перед собой Гитлер, Штрассер всерьез воспринимал термины «социалистская» и «рабочая» в названии партии и ратовал за привлечение в партию промышленных рабочих. Но Гитлер не желал связывать себя какими-либо программами и обязательствами. Он добивался абсолютной власти, во-первых, в партии и, во-вторых, в государстве — не меньше! Именно эту нацеленность на игру ва-банк сумел разглядеть в нем Мартин.
Действительно, ради карьеры Борман не отказывался от деловых связей с приверженцами Штрассера — ведь сам фюрер мирился с его пребыванием в партии. К тому же в конце 1926 года Гитлер назначил капитана Феликса Пфаффера фон Саломона, гауляйтера Западной Германии и члена штрассеровской «фронды», высшим руководителем СА, показывая тем самым, как важно объединить всех единомышленников и сочувствующих.
Мартин понимал, что возвыситься в набиравшем силу движении можно не только за счет бездумной ярости уличного драчуна или холодной жестокости политического убийцы, но и посредством умелой административной деятельности. Последний вариант казался ему более надежным и перспективным. Мартин чувствовал, что на этой стезе можно действовать [63] скрытно и незаметно, избегая ошибок вроде той, которую он допустил в Пархиме.