«Мартен»

— В гравюре должно заиграть, — одобрил отец.

«Лебедушка» получила отличную оценку. А потом пошла в серию. Помню, как непривычно было видеть стопки моих «Лебедушек» в кладовой цеха, откуда развозят их по всему свету. А на обороте каждой пластинки стоит государственный Знак качества. Оценка очень высокая. И ко многому обязывает».

В классах граверного отделения заводского профтехучилища идут занятия по рисунку. Неуверенной еще рукой пытаются ребята постичь тайны светотени и композиции, приобрести ту легкость и непринужденность рисунка, которые отличают работы мастеров златоустовской гравюры.

Кто знает, может, не далек тот день, когда и они заставят запеть металл по-новому, как сделал это полтора века назад Иванко-Крылатко.

Марис Назиров СТИХОТВОРЕНИЕ

Не приходи с огнем ко мне, сосед,
Огонь всегда родит огонь в ответ.

Не приходи в душе своей со льдом —
Я в айсберг обратить сумею дом.

И не таи за пазухой змею,
Иначе встретишь где-нибудь мою.

Ко мне с цепями позабудь дорогу,
Они тебя обвить однажды могут.

Бесхитростен, с улыбкой доброты
Приди ко мне, — и будешь другом ты.

            Перевел с башкирского Б. Самойлов

Алла Бархоленко РАДУГА В СТАРОМ САРАЕ Рассказ

Горы. Лес. Солнце в высоком небе. Серая деревенька, как некрасивая девка, накинула на плечи яркий плат огородов. За обдутым восточными ветрами елтышем крепко стоит большеглазый дом мастера Ильи Федоровича Варфоломеева. Широкими окнами своими и тем, что стоит в уединении, дом отличается от остальных. Илья Федорович строил его сам, неторопливо и любовно. И хоть было это давно, дом крепок, как медведь-трехлеток. Пологие горы и простор неба. И вокруг зеленый шум тайги.

В доме пахнет мытыми полами и лекарством. Илья Федорович отводит руку жены с таблетками, говорит тихо:

— Не мешай, мать… Помирать буду.

— Может, подождал бы, отец? Дай к окошечку пододвину тебя. Небо-то нынче лазуритовое.

— Нет, Анюта. Трудно веки держать. А камень лазурит и с закрытыми глазами вижу…

Илья Федорович лежал, вытянувшись, большой, костлявый. Тонкие узловатые пальцы, пропитанные каменной пылью, чуть подрагивали, словно протестовали против непривычного покоя, словно хотелось им что-то сделать напоследок.

Кто-то прошел мимо окна. У крыльца неохотно тявкнул Полкан и уступил чужому дорогу — от старости пес стал относиться к людям снисходительно.

— Кто идет? Не Серафим ли? — с надеждой спросил старик.

Серафим был их сын, последыш, рыжекудрый, буйный и пьющий. Остальные сыновья погибли в войну.

— Нет, чужой кто-то… — вздохнула Анна Назаровна.

— Помереть не дадут, — проворчал Илья Федорович. Однако приоткрыл глаза и посмотрел на дверь.

Чужой вошел. Был он молод. Не то, чтобы парень, но и не мужик еще.

— Мастер Илья Федорович здесь живет? — спросил он. Заметив больного, принизил голос.

— Здесь-то здесь, — ответила ему Анна Назаровна, — да плох он. Отходить собрался.

— Как отходить?! — и не понимая и уже догадываясь, шепотом воскликнул человек. Почти подбежал к постели, хотел сказать что-то. Посмотрел на сложенные руки на груди и замялся.

— Пошто тебе мастер? — не открывая глаз, спросил Илья Федорович.

— Учиться хотел… — слова сказались неохотно, и скользнула в них наивная обида оттого, что невыполнимо желание.

Сложенные руки мастера зашевелились. Из-под морщинистых век взглянули и белесые вроде и голубые в то же время глаза. Смотрели неподвижно и непонятно как. Закрылись.

— А ты — кто? — спросил старик.