Можно было подумать, что эти слова, как змеи, обвились вокруг Марты, вонзили свои жала в каждую клеточку ее тела, — так стремительно она выпрямилась, подняла голову и впилась широко раскрытыми глазами в лицо девицы Швейц.
— Что это значит? — сказала она глухим шепотом, обводя всех взглядом.
Мастерицы, даже те, которые обычно сидели неподвижно, ко всему равнодушные, теперь подняли головы и смотрели на нее. Их лица выражали различные чувства: жалость, любопытство, насмешку. Марта на минуту словно окаменела. Алые пятна на ее щеках стали расплываться и залили лоб и шею.
— Не надо сердиться, пани Свицкая, не надо сердиться! — начала Швейц. — Уже более двадцати лет и содержу мастерскую, в которой работает всегда двадцать девушек и больше, так что опыт у меня немалый. Притом я знаю свои обязанности по отношению к душам, которые провидение отдало под мою опеку; я не могу оставаться равнодушной, когда одна из них добровольно подвергает себя опасности. К тому же у меня есть дочери и молоденькие внучки. Что подумали бы и них люди, если бы в нашей мастерской, упаси боже, были испорченные девушки! Наконец, на наш двор выходят окна квартиры одной состоятельной и богобоязной дамы, покровительницы нашей и подлинной благодетельницы. Что бы подумала эта святая женщина, увидев под ее и моими окнами одну из моих работниц с молодым светским кавалером! А быть может, она уже и видела! Не знаю, что и ответить нашей покровительнице, если она меня спросит об этом. Ответить ей, что я уволила эту работницу? Но, может быть, это будет не по-христиански?
— Скажите ей, что работница, которая имела несчастье встретить во дворе этого молодого светского кавалера, ушла отсюда сама, добровольно.
Слова эти, сказанные громко и внятно, были слышны во всех углах комнаты. Марта встала с места и, высоко подняв голову, смотрела прямо в лицо Швейц. Ее губы дрожали.
— Я очень бедна, — продолжала Марта, — но я честная женщина, и вы не имели никакого права так говорить со мной. Не провидение отдало меня под вашу опеку и привело сюда, а моя беспомощность. Я пришла сюда, потому что для работы в другом месте у меня не хватало умения: вы это очень хорошо знаете, и вы использовали мое положение с большой выгодой для себя. Мой труд стоит в несколько раз больше того, что, вы мне платите… Но не об этом я хочу говорить. Я добровольно согласилась на ваши условия. Терпеть нужду я вынуждена, но выслушивать оскорбления… нет, этого я, несмотря ни на что, еще не могу! Прощайте!
Сказав это, Марта накинула платок на голову и направилась к двери. Работницы смотрели ей вслед, молодые — с симпатией и даже восхищением, пожилые — с жалостью и крайним изумлением.
Все, что пережила Марта со вчерашнего дня: разочарование, испытанное у книгопродавца, горькое чувство зависти, впервые овладевшее ею при виде Казимировского дворца и студентов, полных надежд на будущее, свидание на Крулевской улице, оскорбительное предложение, сделанное ей там, бессонная ночь, которую она провела в слезах, воспоминания о пережитом унижении и, кроме всего этого, встреча с человеком, который (она знала это) преследовал ее с оскорбительными для нее намерениями, — все это привело ее в состояние лихорадочного напряжения, которое не могло долго продолжаться и при малейшем толчке неминуемо должно было перейти в страшную бурю. Таким толчком были слова Швейц и ее дочери. Натянутая до предела струна лопнула в груди Марты — и не с жалобным стоном, а с воплем возмущения. Хорошо ли она сделала, что, поддавшись неудержимому взрыву женской гордости и человеческого достоинства, бросила к ногам оскорбившей ее женщины последний кусок хлеба? Она не думала об этом, когда бежала через длинный двор к воротам на улицу.
Но, подойдя к воротам, она отшатнулась, словно увидела какой-то омерзительный призрак, и на лице ее появилось выражение смертельной обиды. У ворот еще стоял Олесь, разговаривая вполголоса с каким-то молодым человеком. Марта бросилась в сторону. Она надеялась незаметно проскользнуть вдоль стены, но может ли быстрая серна укрыться от глаз опытного охотника?
— Пани! — повернувшись к ней, воскликнул Олесь. — Какой сюрприз! Я не предполагал, что вы так рано выйдете сегодня из этой ямы, ставшей для меня, — тут он понизил голос, — с некоторых пор раем, куда меня влечет моя мечта!
Мужчина, разговаривавший с Олесем, вышел на улицу и, бросив беглый взгляд на женщину, к которой обратился его собеседник, стал напевать веселую арию из «Флика и Флока», чтобы скрыть двусмысленную улыбку. Марта стояла у стены, выпрямившись, бледная, глаза ее метали молнии. Веселый Олесь подошел к ней, улыбаясь и томно глядя на нее.
— Что вам от меня нужно? — воскликнула Марта.
— Пани! — перебил ее покоритель сердец. — Четверть часа назад вы сурово оттолкнули меня, однако я не теряю надежды, что мое постоянство…