В моей молодости Марс — это тонкая, несказанно прекрасная женщина, голубоватая, как майский вечер, — любовь единственная, несбывшаяся, запретная — Аэлита. В молодости моей Марс — это глубокая черная ночь в Крыму, когда друг мой, астроном, в темноте все шуршал, как мышь, бумагами, а потом спросил вдруг громко, тоном щедрого хозяина:
— Ну, что тебе показать?
— Марс, — выдохнул я шепотом.
В ту ночь я узнал, что это не звездочка, а шарик.
А потом — космодром. Марс — это точнейший временной автомат подземного командного пункта, потаенно проворачивающий в своих электронных мозгах всю огромную работу астрономического старта, вычисленного до сотых долей секунды, и совсем спокойный голос человека у перископа: «Есть зажигание!»
Но ведь старт был гораздо раньше. Отсчет его времени растянулся на века, на дисплеи его перенесли с пергаментов. Еще жрецы Египта уловили особую подвижность красной звезды и наделили многозначительной мистикой ее восходы и закаты. Много веков спустя, к нашему с вами счастью, король Дании Фридрих II увлекся не на шутку астрономией и построил на острове Вен в проливе Зунд Ураниборг — замок Урании, богини астрономии. Это была настоящая научная обсерватория с прекрасными инструментами, наблюдательными площадками, химической лабораторией, мастерскими, библиотекой, типографией, с затемненным павильоном для дневных наблюдений, с роскошными залами для великосветских приемов, украшенных дорогими картинами и скульптурами, с гостиницей и садом для прогулок. Мой товарищ Кнут Олафссон, когда был студентом, ездил на остров Вен и рассказывал мне, что и сегодня этот реставрированный замок производит большое впечатление.
Когда Фридрих строил Ураниборг, весь королевский двор считал, что величество свихнулись, — ведь он израсходовал на столь пустое дело больше бочки золота, по нынешним деньгам это примерно полтора миллиона долларов, столько и сегодня стоит хорошая обсерватория.