Когда мы с Полом Фоксом из Корнелла сравнили карты Лоуэлла и изображения, которые передал с орбиты „Маринер-9“ – разрешение отдельных снимков в тысячу раз превышало то, что давал на Земле 24-дюймовый рефрактор Лоуэлла, – между ними не обнаружилось практически ничего общего. Не то чтобы глаз Лоуэлла сливал в прямые линии разрозненные слабые детали на марсианской поверхности. На месте большинства каналов не было темных пятен или цепочек кратеров. Там вообще не было никаких деталей. Но как же тогда ему удавалось год за годом зарисовывать одни и те же каналы? Каким образом другие астрономы – некоторые из них говорят, что до проведения собственных наблюдений не изучали подробно карты Лоуэлла, – наносили на бумагу те же каналы? Одним из важнейших открытий „Маринера-9“ стало обнаружение на поверхности Марса меняющихся со сменой сезонов полос и пятен, многие из которых связаны с круговыми валами ударных кратеров. Всему причиной переносимая ветром пыль, что образует рисунки, зависящие от сезонных ветров. Но полосы внешне не похожи на каналы, не совпадают с ними по расположению, и ни одна из них по отдельности не имеет такого размера, чтобы бросаться в глаза при наблюдении с Земли. Маловероятно, чтобы в начале XX века на Марсе действительно существовали образования, хотя бы отдаленно напоминавшие каналы Лоуэлла, бесследно исчезнувшие, как только стало возможным детальное исследование их при помощи космических аппаратов.
Марсианские каналы представляются следствием какого-то странного сбоя в совместной работе рук, глаз и мозга, проявляющегося у людей в сложных условиях наблюдения (по крайней мере, у некоторых людей; многие астрономы, располагая такими же, как у Лоуэлла, инструментами и условиями для наблюдения, заявляли, что никаких каналов нет). Но и это объяснение весьма далеко от удовлетворительного, и меня продолжают мучить сомнения, что какая-то существенная деталь в проблеме марсианских каналов остается нераскрытой. Лоуэлл всегда говорил, что правильная форма каналов является безошибочным признаком их разумного происхождения. Безусловно, это верно. Единственный нерешенный вопрос – с какой стороны телескопа находился этот разум…»
Тема каналов Марса к началу 1960-х годов явно перезрела. Окончательно разрешить все вопросы и завершить почти столетнюю дискуссию могли только непосредственные наблюдения вблизи красной планеты. Ученые поставили перед инженерами-конструкторами конкретную цель. И те справились с непростой задачей…
Часть вторая
Земля завоевывает Марс
Глава 1
Марсианская гонка
В дореволюционной России был только один теоретик космонавтики, страстно мечтавший о полете на Марс. Звали его Фридрих Цандер, и всю свою жизнь он положил на алтарь этой великой цели.
С юношеских лет Цандер занимался разработкой межпланетного корабля для полета на Марс и различных приспособлений, которые должны были облегчить жизнь космонавтов. Он безоговорочно принял теорию Персиваля Лоуэлла, называл свою девушку Марсианкой и долгие годы хранил детскую зарисовку под названием «Жизнь на Марсе».
Среди ранних теоретиков космонавтики Цандер был чуть ли не единственным, кто оценил величину финансовых затрат, которые потребует столь масштабное предприятие. И делал все, чтобы снизить будущие накладные расходы. В итоге родился проект удивительного космического корабля. С Земли корабль Цандера стартовал как аэроплан, используя подъемную силу крыльев и винта. В стратосфере винты и крылья втягивались, а их материал использовался в качестве топлива для ракетного двигателя (концепция «самосжигаемого» корабля). Выйдя на орбиту, корабль разворачивал «солнечный парус» и пользовался дармовым давлением солнечных лучей, чтобы достигнуть марсианской орбиты.
Став в 1931 году председателем МосГИРД (Московской группы изучения реактивного движения), Фридрих Цандер продолжил свои изыскания в области создания межпланетного корабля. Его сотрудники вспоминали, что рабочий день Цандера начинался с громогласного призыва: «Вперед, на Марс!». В марте 1933 года конструктор умер от тифа, так и не сумев завершить дело своей жизни. А его группа немедленно переквалифицировалась на решение куда более понятных государственному заказчику задач – на создание исследовательских и боевых ракет.
Время покорения Марса пришло позже, когда ракеты стали большими и их мощности стало хватать, чтобы доставить научные аппараты на околоземную орбиту и в межпланетное пространство.
«Вперед, на Марс!»
Первые запуски космических аппаратов в сторону Марса имели не столько научное, сколько политическое значение. Советские конструкторы явно опережали американских коллег: первый искусственный спутник Земли, первое животное на орбите, первый вымпел на Луне, первые телеснимки обратной поверхности Луны. И этот успех руководство СССР предполагало развивать в дальнейшем, получая новые козыри в пропагандистской войне сверхдержав.