Маршал Жуков. Опала

У нас нет такого приказа, который бы мы заранее отдавали войскам (30 ноября или 1–2 декабря 1941 года) на контрнаступление. И это происходило потому, что у нас было слишком мало сил и средств. Первую ударную армию Василия Ивановича Кузнецова, прибывшую из резерва на фронт, мы начали вводить по частям еще 29 ноября, когда танковая группировка противника проскочила через канал Москва—Волга в районе Яхромы. Бригады одна за другой последовательно стали вводиться в бой и к 6 ноября чуть ли не вся армия была задействована. Контрнаступление армии постепенно приобретало все больший и больший размах.

Следовательно, контрнаступление под Москвой не было похоже на контрнаступление под Сталинградом или в другом районе. Под Москвой контрнаступление вылилось из контрударов. Его развитию, конечно, способствовал ввод новых соединений и удары авиацией по войскам противника. Были ли у нас в штабе фронта и в Ставке разговоры о контрнаступлении? Такие разговоры, конечно, велись. Например, заместитель начальника Генерального штаба Василевский вел разговор с командующим войсками Калининского фронта с И. С. Коневым о том, что этому фронту надо тоже включиться в контрнаступление. Этот разговор, как видите, носит чисто агитационный характер и свидетельствует о том, что заблаговременного разработанного плана не было ни в штабе Калининского фронта, ни в Ставке Верховного Главнокомандования. Насколько мне помнится, Калининскому фронту никаких средств усиления не передавалось.

В первой половине декабря контрнаступление на флангах фронта развивалось весьма успешно. Например, на левом крыле фронта перед войсками 10–й и 50–й [армий] и группы Белова противник временами просто бежал. По—иному складывалась обстановка на Центральном участке фронта. Здесь мы его медленно выталкивали. И это объяснялось тем, что в армии, действовавшие в центре фронта, при переходе от контрударов в контрнаступление, мы не дали ни одного солдата, ни одного пулемета, ни одной пушки. Все что нам поступало из резерва Ставки Верховного Главнокомандования мы передавали во фланговые группировки. Мы стремились в максимальной степени ослабить и обескровить танковые армии противника и выйти на фланги и в тылы группы армий «Центр».

Теперь вновь о Ставке. Товарищи высказывались, чтобы я более объективно осветил ее деятельность и сказал пару теплых слов о Сталине. Мне представляется, что, прежде всего, больше следует сказать о Генеральном штабе, который очень внимательно следил за ходом военных действий Калининского и Западного фронтов, своевременно определял момент ослабления группировок противника, а также улавливал момент перехода от контрудара в контрнаступление.

Мне кажется, что не все понимают, что представляла собой Ставка Верховного Главнокомандования в годы минувшей войны. Я был членом Ставки от первого до последнего дня войны. Собиралась ли когда—либо Ставка для обсуждения стратегических и других вопрос? Нет. Кто был в Ставке и кто вел там разговоры? Сталин. Сталин — это Ставка. Генеральный штаб — его аппарат. Сталин вызывал в Ставку, кого он считал нужным и когда считал нужным. Был это член Ставки или просто был командующий. Он вызывал его вместе с начальником Генерального штаба или с его заместителями. Здесь же заслушивалось мнение командующего и Генерального штаба по интересующему вопросу.

Вы правильно считаете, что мало сказано о Верховном. Нужно о нем сказать побольше потому, что его роль в обороне Москвы была больше, чем здесь сказано. Я хотел бы попросить редакцию восстановить тот абзац, который ею был ранее исключен. А в нем было сказано так: ко мне часто обращаются с вопросом, где был Сталин во время битвы за Москву. И я отвечал: Сталин был в Москве, работал и добивался почти невозможного в организации обороны Москвы. Это по—моему самая высшая похвала для Верховного Главнокомандующего. А этот пункт выпал. Думаю, что его следует восстановить снова. Я разделяю озабоченность товарищей: получается что командование фронта и Военный Совет работали, а Ставка где—то была на задворках.[1]

Вы, наверное, заметили, что я употребил слова «нам приходилось выпрашивать» и «нам давалось то, что было возможно» (речь здесь идет о пополнении людьми, вооружением, боеприпасами и т. д.). Значит, Верховный действительно следил за возможностями и просьбами фронта и он их удовлетворял. Об этом, может быть, следует добавить пару слов. А больше добавлять нецелесообразно. По—моему, более или менее о Ставке ясно. Я старался здесь, как говорится, более объективно высказать свою точку зрения. Конечно, были и довольно неприятные моменты в работе Ставки, но я считаю, что выносить их на страницы журнала нецелесообразно. Поэтому о них распространяться не стоит.