Маршал Жуков — мой отец

Когда в октябре 1957 года на пленуме ЦК КПСС произошла настоящая расправа над отцом, в Угодско-Заводском районе тоже проходил пленум. После него перестали расчищать снег возле бюста, который стоит в сквере, в самом центре тогдашнего села. Как-то в пятницу бригада плотников, простых, немолодых уже мужиков, «шабашников», как их звали в народе, но настоящих работяг, пришли к бюсту отца, сняли шапки и начали с постамента шапками сметать снег. А бюст стоит как раз напротив двухэтажного здания районного комитета партии, там кто-то заметил, позвали секретаря, завотделами, которые долго стояли у окон и смотрели, как мужички все расчистили, взяли котомочки и разошлись. Без слов. Говорят, что на второй день негласно была дана команда — стали расчищать снег у бюста и с тех пор не прекращали. Интересно, что когда отец приезжал в Угодский Завод 14 июня 1964 года, он беседовал с односельчанами, и они поведали ему, что после октябрьского пленума ЦК 1957 года к ним приезжали из Москвы «ходатаи», беседовали со старожилами села, интересовались их настроениями и осторожно намекали: а нужен ли там бюст Жукова? Местные жители отвечали, что Жукова хорошо знают. Он еще мальчишкой рос у них на глазах, стал военным, в тяжелую годину руководил войсками, которые разбили немцев под Москвой, говорили они, освобождал родную землю, привел победные войска в Берлин. Так что бюст заслуженно ему установлен. А что там у вас делается в Москве — разбирайтесь сами! Так и уехали ни с чем непрошеные гости.

В 1966 году отцу написал из Угодского Завода письмо замечательный человек, историк-краевед, бывший учитель, Александр Дмитриевич Терешин, начавший собирать материалы о его жизни, фотографии и личные вещи Жукова, подаренные им для народного краеведческого музея[31]. Для начала отец послал тогда землякам две фотографии и выписку из автобиографии. Терешин писал в ответ: «…Как только узнали, что в музее получено Ваше письмо, увеличилась посещаемость. С любовью рассматривает народ Ваши фотографии, организовались в кружки и читали Вашу автобиографию. Пришлось ее просто размножить, ибо ту, что прислали Вы, могут зачитать до дыр…» В 1969 году он пишет отцу и маме, выражая благодарность за присланные в августе 1968 года дары: «Вещи, которые прислали, бережно хранятся в музее. Я наблюдал, как старушки через стекло целуют мундиры Георгия Константиновича. И это не случайно…»

Я помню поездку с отцом на его родину, хотя и было мне тогда всего семь лет. Он очень любил родные места, земляков. Всегда помнил об их нуждах, помогал, чем мог, в восстановлении разрушенного войной хозяйства, построил дом культуры. До мельчайших подробностей помнил отец расположение в родной деревне Стрелковке изб односельчан, колодцев, бани. Вспоминал липовую рощу, которая росла рядом с родительским домом. Правда, фашисты ее вырубили, сожгли и избу[32]. Причем сожгли в первую очередь, узнав, что это дом матери генерала. Отец перед их приходом прислал машину, чтобы вывезти из деревни мать и родную сестру Марию Константиновну с четырьмя детьми.

Заезжали мы в деревню Черная Грязь, в дом Пилихиных, где родилась и выросла бабушка Устинья. Побывав в этом доме, отец прогулялся по окрестностям, вспомнил детство. Побывали мы и на могиле дедушки Константина, умершего в 1921 году.

^{В день семидесятилетия в кругу семьи. 1966 г.}

Я полюбила с тех пор родные места отца. В Стрелковке и ее окрестностях как-то особенно чувствуешь свои корни. Я приезжала туда еще в школьные годы, — отец хотел, чтобы я поближе познакомилась с его родиной, с его земляками, увидела коровник, свинарник и все то, чего не увидишь, живя в городе. Потом много раз бывала там после смерти родителей. Постаралась привить любовь к родине отца и моему сыну Георгию, родившемуся в 1979 году. Здесь, в нескольких километрах от Стрелковки, в селе Кутепово, в храме Архистратига Божия Михаила он был крещен.

О кровной связи отца с родными краями, которая не прерывалась никогда, свидетельствует впечатление, которое осталось у него после одной из таких поездок в Угодский Завод и Стрелковку.

— Одни женщины! — рассказывал он, поражаясь, скольких мужчин «выкосила» война. — Бывшие мои приятельницы, с которыми плясал, — старые, одеты бедно, на руках цыпки. Что же, говорю, так плохо живете, как нищие?

— Мы и есть нищие. После войны все еще не обстроились — не избы, а чуланы. Огороды порезали, коров отняли.

— Теперь, слышал, лучше стало: приусадебные участки распахали, скотину выращивают. Я им говорю: возьмите мой дом, пользуйтесь!

— Средств нет, чтобы поднять!

— Я Ворошилову сказал: «Ты пошел бы и рассказал Хрущеву, до чего деревня дошла». А он мне: «Нет, хочу, чтобы меня похоронили на Красной площади». А мне лично никакая слава после смерти не нужна. Я вот попрошу, чтобы меня в Угодском Заводе похоронили, возле отца.

* * *

Однажды отцу была предложена анкета, сохранились его ответы на некоторые вопросы.

— Что вы считаете главным в жизни человека?

— Сознание выполненного долга.