Маршал Жуков — мой отец

Всей церемонией подписания распоряжался маршал Жуков. Он вел церемонию жестко, в присущей ему немногословной манере. Но в его словах, интонациях, жестах не было даже намека на ущемление национального достоинства поверженных немцев. Маршал Жуков имел полномочия организовать подписание Акта в любом месте Берлина по своему усмотрению. Он имел все основания выбрать одно из зданий того квартала германской столицы, где в 1760 году русский генерал Захар Чернышев принял ключи от Берлина, принесенные ему Берлинским магистратом как знак капитуляции перед Российской империей. Очевидцы рассказывали, что среди офицеров различных рангов разговоры о событиях 1760 года велись, многие высказывались за то, что следует подчеркнуть исторический факт второй капитуляции Берлина перед русскими войсками. И это было объяснимо. Слишком много горя и страданий причинили германские войска народу России в 1941–1945 годах. Однако отец пощадил национальную память Германии — надо отдать должное его такту и великодушию.

С. П. Марков также рассказывал: «После церемонии подписания был объявлен небольшой перерыв. В том же зале, где был подписан акт, быстро накрыли столы, и начался банкет, где было много музыки и тостов, все пели хором военные песни, а Георгий Константинович даже сплясал русскую вприсядку. Во время праздничного банкета маршал распорядился отнести Кейтелю бутылку водки и хорошую закуску… Победитель должен быть великодушным».

* * *

«Душа его христианская». Наверное, точнее не скажешь об отце.

Душа человека — великая тайна, к которой окружающие могут только лишь прикоснуться. Духовная жизнь скрыта от глаз людских. Тем более жизнь людей, отличившихся великими земными деяниями, жизнь полководцев.

Немногие, наверно, знают о том, что непобедимый генералиссимус Суворов, истинный христианин, был так предан Богу, что собирался окончить свой путь в монастыре, о чем подавал прошение государю. Перед смертью он написал покаянный канон, в котором умолял Христа дать ему место «хотя при крае Царствия Небесного», взывая: «Твой есмь аз и спаси мя».

Могущественный Потемкин, которому, по словам Пушкина, мы обязаны Черным морем, чувствуя дыхание смерти, писал в своем «Каноне Спасителю»: «И ныне волнующаяся душа моя и утопающая в бездне беззаконий своих ищет помощи, но не обретает. Подаждь ей, Пречистая Дева, руку Свою, еюже носила Спасителя моего, и не допусти погибнуть вовеки». Ныне канонизированный адмирал Федор Ушаков, не знавший ни одного поражения в битвах (воины под его командованием палили по врагу из орудий так: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Огонь!»), отличался целомудрием, милосердием и чистотой жизни. На склоне лет он поселился рядом с Санаксарским монастырем в Мордовии, где настоятельствовал его дядя.

Есть свидетельство о том, что Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, сын протоиерея, окончивший перед революцией духовную семинарию, тайно приезжал в Троице-Сергиеву лавру и причащался Святых Христовых Таин. И в двадцатом, сложном веке, как и прежде, Господь Иисус Христос невидимо обитал в сердцах полководцев, укреплял их и помогал одерживать победы над врагами.

Иногда ведутся споры о верующей душе отца. В силу духовного целомудрия (я не боюсь громких слов в данном случае) не обсуждал он этого с людьми. Смешны разговоры о том, что если один из его водителей или кто-то из его близкого окружения не видел Казанскую икону Божией Матери, которую, как говорят в народе, он возил с собой по фронтам, то и не было ее. Маршал Борис Михайлович Шапошников, как рассказывал священнику Валериану Кречетову его сын Игорь, а отец Валериан, в свою очередь, поведал мне, всю войну носил в нагрудном кармане образок Николая Угодника (я думаю, что его шофер тоже мог этого не видеть!). Вспомним слова апостола Павла: «Душевный человек (то есть неверующий. — М. Ж.) не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1 Кор 2, 14).

* * *

«Я скоро умру, ты останешься сиротой, но с того света я буду наблюдать за тобой и в трудную минуту приду», — сказал отец, чувствуя приближение неотвратимого конца, мне, шестнадцатилетней тогда девочке.

Много лет пришлось мне осмысливать эти слова. Все годы, что отца нет в живых, они всегда были в моем сознании. Мне казалось это самым важным, что оставил он после себя. Только недавно я осознала, что этими (странными, как мне тогда казалось) словами посеял отец во мне веру в вечную жизнь души и в невидимую связь нашего мира с миром загробным, и не только связь, но и помощь наших усопших родных нам, их молитвы о нас. В этих словах не было сомнения (он не говорил «может быть»), они были сказаны кротко, спокойно, но и со знанием и силой. Это и есть, по-моему, главное свидетельство его веры.