Маршал Тухачевский

Прожившая большую жизнь, полную волнений, тревог, а подчас и лишений, похоронившая еще накануне первой мировой войны мужа, старшую дочь, одного из сыновей, продававшая в годы гражданской войны последние вещи, чтобы прокормить семью, Мавра Петровна так заслуживала спокойной и почетной старости! Но все случилось по-иному. На склоне лет на нее обрушилась трагедия, которую я не знаю, с чем можно сравнить.

Да будет светлой память об этой замечательной женщине, об этой Матери с большой буквы!

КАК МНЕ ЕГО НЕ ХВАТАЕТ Д. Д. ШОСТАКОВИЧ

Мы познакомились в 1925 году. Я был начинающим музыкантом, он – известным полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского.

Первое, что поразило меня в Михаиле Николаевиче, – его чуткость, его искренняя тревога о судьбе товарища.

Помню неожиданный вызов к командующему Ленинградским военным округом Б. М. Шапошникову. Ему, оказывается, звонил из Москвы Тухачевский. Михаилу Николаевичу стало известно о моих материальных затруднениях, и он просил на месте позаботиться обо мне. Такая забота была проявлена, я получил работу.

А начиная с 1928 года, когда М. Н. Тухачевский сам оказался командующим войсками Ленинградского военного округа, наша дружба стала еще более тесной. Мы виделись всякий раз, когда было желание и возможность.

Михаил Николаевич удивительно располагал к себе. Подкупали его демократизм, внимательность, деликатность. Даже впервые встретившись с ним, человек чувствовал себя словно давний знакомый – легко и свободно. Огромная культура, широкая образованность Тухачевского не подавляли собеседника, а, наоборот, делали разговор живым, увлекательно интересным.

Однажды я вместе с Михаилом Николаевичем отправился в Эрмитаж. Мы бродили по залам и, как это нередко случается, присоединились к группе экскурсантов. Экскурсовод был не очень опытен и не всегда давал удачные объяснения. Михаил Николаевич тактично дополнял, а то и поправлял его. Минутами казалось, будто Тухачевский и экскурсовод поменялись ролями.

Под конец экскурсовод подошел ко мне и, кивнув головой в сторону Михаила Николаевича, одетого в штатское, спросил:

– Кто это?

Мой ответ так поразил его, что на какое-то время он буквально лишился дара речи. А когда пришел в себя, стал благодарить Тухачевского за урок. Михаил Николаевич, дружески улыбаясь, посоветовал молодому экскурсоводу продолжать учебу.

– Это никогда не поздно, – добавил он.

Я – человек не военный, и не мне судить о полководческом таланте Михаила Николаевича. Но отлично помню, как высоко ценили этот талант его боевые соратники, с каким восхищением вспоминали проведенные Тухачевским операции.

Для меня, конечно, было важнее, что Михаил Николаевич любил и понимал музыку, посещал концерты, сам играл. У него дома всегда звучала музыка.

С первого дня нашей дружбы я проигрывал Тухачевскому свои сочинения. Он был тонким и требовательным слушателем. Иногда просил повторить то или иное место, а порой и все произведение. Замечания его неизменно били в точку.

У Михаила Николаевича я познакомился с великолепным музыкантом Николаем Сергеевичем Жиляевым, которого считаю одним из своих учителей. К Жиляеву Тухачевский относился с огромным уважением, но это не препятствовало, однако, их бурным спорам.

Часто мы встречались втроем. Обычно я играл что-нибудь новое, а Николай Сергеевич и Михаил Николаевич внимательно слушали и затем высказывали свои соображения. Иногда диаметрально противоположные. Надо ли говорить о том, как были полезны для меня, молодого композитора, эти оценки и споры!

Каждую свободную минуту – а такие у Михаила Николаевича случались не часто – он старался проводить за городом, в лесу. Порой мы выезжали вместе и, прогуливаясь, больше всего беседовали о музыке.

Меня восхищала уравновешенность Михаила Николаевича. Он не раздражался, не повышал голоса, даже если не был согласен с собеседником. Лишь однажды вышел из себя, когда я легкомысленно отозвался о композиторе, которого не любил и не понимал. Помнится, Тухачевский высказался примерно так:

– Нельзя безапелляционно судить о том, что недостаточно продумал и изучил.

Затем, развивая свою мысль, Михаил Николаевич упрекнул меня:

– Вы против обывательщины в суждениях, а сами судите по-обывательски. Вы хотите стать композитором (признаться, я уже считал себя таковым. – Д.Ш.), а к оценке произведений искусства подходите легкомысленно, поверхностно.

Наша беседа затянулась далеко за полночь. Возвращаясь домой по пустынному Невскому, я испытывал чувство обиды. Но, всерьез подумав над суровыми словами Михаила Николаевича, понял: он прав. Его резкость объяснялась величайшим уважением к искусству и художникам, а кроме того – добрым отношением ко мне, за которое я ему всю жизнь благодарен.