Маршал Рокоссовский

— Сми-ирно-о! — опять взлетела команда, и командир донской сотни верхом направился к командарму. Отдав честь, лихо отрапортовал, вручил записку.

То же сделал кубанский командир, а за ним и терский. Каширин приблизился к строю.

— Здравствуйте, боевые донцы! — обратился он к первой сотне.

— Зра… жел… тов… ком… дарм! — по-армейски и явно отрепетированно ответили те.

— Здравствуйте, лихие кубанцы!..

— Здравствуйте, молодцы терцы!..

Потом с трибуны что-то говорили Шеболдаев и Евдокимов. Предоставили слово казаку. Сбиваясь, не очень уверенно, он прочитал написанное чужой рукой. Заключая, высказал просьбу:

— Просим передать товарищу Сталину и Ворошилову, чтобы нам, советским казакам Дона, Кубани и Терека разрешили служить в славной могучей Красной Армии на собственных колхозных конях. Мы просим правительство организовать советские казачьи дивизии.

Потеснив стоящих в центре трибуны Шеболдаева и Евдокимова, к микрофону потянулся Буденный.

— Да здравствует наш вождь и учитель, отец родной, великий и мудрый товарищ Сталин! — прокричал он сильным с хрипотцой голосом. — Ура-а!

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — ответил строй.

С деревьев парка и могучих, росших на улице старых тополей, с оглушительным гвалтом поднялась стая черных грачей, закружилась над площадью и, словно уносимая ветром куда-то, скрылась с глаз.

В заключение воинской церемонии казаки посотенно под оркестр проследовали верхом мимо трибуны. Оглушенные грохотом труб и барабанов, кони ошалело мотали головами, рвали поводья из рук всадников, и те с трудом их сдерживали, чтобы соблюсти равнение.

Вечером я рассказал отцу о параде.

— Знаю. — Отец работал в типографии «Молот» и узнавал о новостях раньше, чем сообщали о том газеты и радио. — Сейчас казаки в театре Горького, будут принимать постановление о казачестве. К тому вынуждает обстановка.

— Какая обстановка? — не понял я.

— Международная. Запахло войной, вот казаки и понадобились. Они всегда были надеждой России.

Отец из Новочеркасска, и к казачьим заботам не был равнодушным, хотя о том не распространялся. Тогда все так делали, в откровения не впадали, остерегались неприятностей.

Я мысленно представил огромный зал театра, в котором играли знаменитости: Марецкая и Мордвинов, Плятт и Раневская. Сцена огромная: в ходе действия на нее, поражая зрителей, выезжали автомобили и даже фаэтоны с лошадьми.

Теперь на ней за длинным, покрытым красным сукном столом сидел важный президиум, а зал полон людей и главные среди них — казаки. Решали вопрос о казачестве.

О том, как создавались казачьи части, рассказал мой давнишний знакомый, подполковник в отставке Георгий Никандрович Нерозников.

— В армию я был призван в 1931 году, служил в 9-й горнострелковой дивизии, она дислоцировалась в Ростове. По окончании срока действительной службы меня зачислили во Владикавказскую объединенную школу. После четырех лет учебы получил назначение на должность командира огневого взвода артиллерийской батареи.

Часть наша располагалась неподалеку от западной границы.

Учеба, работа, тревоги, походы сменяли друг друга. К тому же ожидалась инспекторская проверка. И тут весной 1937 года меня вызывают в штаб.

— Взвод сдать. Вы назначены на новое место службы. С повышением. Будете начальником связи артиллерийского дивизиона в казачьем полку.

— Казачьем? — о существовании в Красной Армии казачьих полков мне не приходилось слышать.

— Да, Нерозников, казачьем! Не было таких, а теперь их создают. И не только полки, а дивизии и корпуса.

— Но на носу инспекторская проверка! К тому же я не связист, а огневик.

Командир выслушал, ответил, как отрубил:

— Приказ не обсуждать, а нужно выполнять! Взвод сегодня сдать, а завтра убыть к новому месту службы.

Прибываю в штаб еще не существующей дивизии, донской казачьей, попадаю к начальнику отдела кадров. На нем обычная пехотная форма, петлицы малиновые. И вообще ничего в нем казачьего.

— Из Ростова? — спрашивает и листает мое тощее личное дело в серенькой папке. — Стало быть, из казачьего края.

— Так точно, оттуда.

— Это хорошо. Стало быть, казак.

— Никак нет, не казак. За какие грехи направили сюда?

— За те же, за какие попал и я. Ты хоть родился на Дону, а я-то сам из Курска. В общем, наше дело военное: служить должны там, куда направят.

Через несколько дней мне выдали на руки материал на пошив казачьей формы, вручили шашку, шпоры, кавалерийское снаряжение. А вскоре прибыло пополнение — восемнадцать человек.

Обошел строй, вглядываюсь в лица. Стоят парни, после дороги уставшие, ни в одном глазу нет казачьей искорки.

— Вы откуда? — спрашиваю одного.

— Из Азова.

— Почти земляки. А вы? — обращаюсь ко второму.

— Из станицы Семикаракорской.

— Наконец-то казак, — не сдержал я улыбку.

— Я не казак. И все мы не казаки и никогда не имели дела с лошадьми. Мы — механизаторы. А казаков на Дону не осталось. Всех вывели.

Последние слова будто огнем обожгли: «всех вывели».