Маршал Конев

Одноклассники над ними иногда посмеивались, называли женихом и невестой. Она, конечно, чувствовала, что Коля относится к ней не так, как к другим: более внимательно и предупредительно, старается помочь ей в учёбе (сам был отличником), стремится быть с ней наедине, но она избегала этого. Галя не думала тогда ни о какой-то особой дружбе, ни тем более о любви. Эти мысли пришли к ней позднее, когда уже после школы стала замечать на себе любопытные взгляды сверстников, добивавшихся её внимания. И вот тогда-то начала сравнивать других парней, ухаживавших за ней, с Колей Паршиным. И сравнение это всё чаще оказывалось в пользу Николая.

С тех пор прошло немало времени. Они уже давно расстались. Паршин почему-то уехал сразу после выпускного бала, и Галя постепенно стала забывать его. И вдруг Николай предстал перед ней совсем с другой стороны. Пришло сознание того, что он лучше, честнее и милее, чем многие теперешние ухажёры. Именно ухажёры — другого слова для них она не могла подобрать. Им нужно было её внимание, улыбка. О самой Гале, о её чувствах они не думали. Она красива, с ней приятно провести время, её внимание прибавит им веса среди приятелей и сверстниц; Но девушка поняла, что её жизнь с тревогами и заботами их совсем не интересовала. И чем больше думала о Николае, чем чаще сравнивала его с другими знакомыми парнями, тем сильнее убеждалась, что давно любит его, хотя и не хотела признаваться в этом. Вот тогда-то решилась написать Николаю письмо. Не для того, чтобы признаться в своих чувствах, а чтобы рассказать о себе, о своей жизни. Надо найти его адрес. И тут же возникало сомнение: а почему она должна писать первой? Ведь он же ей не пишет. За три года не прислал ни одной весточки. Нет, первой писать не будет! Есть же у неё чувство собственного достоинства и девичьей гордости. Есть!

Так думала Галя, подходя к заводской проходной. У неё оставалось ещё пятнадцать минут, чтобы оглядеться, подготовить рабочее место и настроиться на быстрый рабочий темп.

В цехе её уже ждала подружка Женя Свиридова. Они из одного села. Дружили ещё со школы. Вместе приехали в город. Восстанавливали, а точнее, заново строили на новом месте завод. Теперь работали в одном цехе. И вот Женя отпросилась на два дня домой. Съездила к больной матери.

— Галка! — ринулась она к подружке. — Что я тебе привезла-то! Гору писем. Ты понимаешь? Я захватила только одно. Чтоб ты поверила. А дома у меня ещё целая сумка.

Галя терялась в догадках и поэтому неуверенно взяла протянутое подругой письмо — солдатский треугольник. От кого же это? Она быстро вскрыла конверт и обомлела, прочитав первые строки: «Дорогая, любимая моя Галя!»

От кого же это? Она перевернула листок и прочитала последние строки: «Остаюсь твой Николай Паршин». Коля! Паршин! Бог мой! «Целая гора писем, говоришь?» — мысленно повторила слова, сказанные Женей. А она-то упрекала его! Даже корила. Вот дура!

Конвейер уже работал, и Галя, сунув письмо в карман спецовки, взялась за ключ. Так всю смену письмо и пролежало в кармане, согревая своим теплом. И работа в этот день кипела.

Придя домой, Галя тут же залпом прочитала все взятые у Жени письма. Большинство их были написаны карандашом на кусочках бумаги, на листках, вырванных из тетради.

«Пишу в перерыве между боями, прямо в окопе, — начиналось одно из них. — Не сердись, что получается очень коряво. Немец методически обстреливает наши позиции. Когда снаряд разрывается слишком близко, невольно вздрагивает рука, и тогда буква получается или урезанной, или длинной. В общем, не такой, какой ей полагается быть. Помнишь, как нас учили старательно выводить буквы в школе. У тебя это очень хорошо получалось. Буковки одна к другой, как кружева. А я уже тогда писал как курица лапой…

Сегодня отбили две атаки. Оба раза на нас шли танки. Сказать, страшно было или нет, не могу. Об этом некогда было подумать. Выбирали цель, наводили и стреляли по команде. И опять: „Заряжай! Наводи! Огонь!“ Думаю, что мы подбили не менее двух танков. Один-то я ясно видел, как он загорелся…»

«Пишу и не знаю, доходят ли до тебя мои послания, потому что ответа от тебя нет, — сообщалось в другом. — Не знаю, почему не получаю от тебя писем. Или потому, что ты не получаешь письма, или потому, что твои не доходят до меня из-за частой перемены адреса. Ведь я за эти годы был уже трижды ранен, трижды лежал в госпиталях и каждый раз попадал в другую часть».

Галя торопливо взглянула на число, которым помечено третье письмо: июль 1943 года.

— Так это же Курская дуга!