— Заходи, Володя, не забывай старика.
Кстати, в очередной раз наш разговор на его квартире начался с Сарьяна. В кабинете Ивана Христофоровича висела картина Сарьяна «Арарат». Обратив на нее внимание, я сказал:
— Как хорошо сказала Мариэтта Сергеевна о Сарьяне.
— Умница! — поддержал Баграмян. — А с Сарьяном я дружил много лет. Эту картину он мне подарил. Мартирос Сергеевич — из тех великих творцов, произведения которых бессмертны, принадлежат истории, их надо принимать целиком — принимать видение и понимание жизни художником, его философию или вовсе не принимать. Середины не может быть. Сарьян — гордость и слава нашего народа. Его произведениями будут восхищаться, и не одно поколение, как это происходит с творчеством великих мастеров прошлых веков.
Чем мне нравится мой портрет, написанный Сарьяном? Прежде всего настроением. Безмятежное, спокойное настроение военного человека после Победы, в мирное время. Человека, пережившего войну, охваченного думами и мыслями о будущем… Есть в нем уверенность, гордость за победившую армию, за победивший народ, за победившую страну…
Об этом портрете Сарьян сказал:
В тот день Иван Христофорович подарил мне свою фотографию.
— Я не художник, у меня нет нарисованного портрета, а фотографию я тебе на память подарю.
Достал из книжного шкафа снимок, на котором он был в гражданском костюме, домашний, улыбающийся, и написал на нем:
Так он звал меня всегда наедине, наверное, вспоминая своего разведчика на 1-м Прибалтийском фронте старшего лейтенанта Володю — стройного, еще юношу, с черными усишками под носом.
Писатели не забывали Баграмяна и после ухода его из жизни. Вот пригласительный билет на 23 февраля 1983 года.
В пригласительный билет надо внести поправку. Не помню, по какой причине (кажется, заболел) Дангулов не приехал, и мне поручили вести этот вечер. Что я и совершил с удовольствием, рассказав и о своих встречах с Иваном Христофоровичем.
Хочу напомнить, что Баграмян был еще и пожизненный кавалерист. Он начинал военную службу в кавалерии, командовал эскадроном и кавалерийским полком. Любовь к лошадям у него сохранилась до конца жизни.
Приведу для иллюстрации короткие отрывки из воспоминаний тоже пожизненного «лошадника» Бобылева: