Маршал

Итогом дипломатических игр стала пришедшая три дня назад из Москвы директива: "Всем гражданам Советского Союза покинуть территорию Испании в течении двух недель, передав союзникам материальную часть и все необходимые наставления". Конечно, о решительном наступлении республиканской армии придется забыть, но она уже способна и самостоятельно противостоять войскам франкистов в позиционной борьбе почти на равных. Особенно, в условиях "миротворческой инициативы", равно ограничивающей поставки вооружений и мятежникам. Альтернативой же уходу интернационалистов становилась гибель республики в тисках бензинового голода.

Это решение отразилось в сердце каждого командира и военного специалиста самыми сильными эмоциями. Получалось, что столько сил было потрачено зря. Что друзья и товарищи проливали свою кровь на землях Испании бессмысленно… просто потому что Советский Союз не в силах противостоять давлению так называемого мирового сообщества. У многих граждан Советского Союза, находящихся на территории Испании с той или иной задачей, эта директива вызвала острое чувство боли и бессилия, да таких, что едва слезы не вышибало. А также черной, лютой злости к вмешавшимся в дело праведной борьбы все больше и больше ненавидимых Великобритании и Франции.

Но вот постучались в дверь. Пора. Иероним Петрович чуть помедлив развернулся, взял собранный чемодан, и зашагал к выходу. С минуты на минуту должен был подойти на вокзал последний состав, на котором ему предстояло добраться до Барселоны и оттуда уже морем направиться в Севастополь. Ради такого дела Черноморский флот прислал не только несколько пассажирских пароходов с угольщиками, но и эскорт из трех крейсеров: "Красный Кавказ", "Профинтерн" и "Червона Украина". Конечно, они смотрелись жалко на фоне того же Итальянского флота, но добавляли гордости уезжающим людям – честно боровшихся за спасение Испанской республики.

Их провожали. Пышно. Ярко. И эмоционально. На вокзале, на полустанках, где паровозы заправляли водой и углем, в порту. Везде, где было только можно уходящие советские войска встречали толпы горожан с грустными лицами, цветами и музыкой. Чего тут только не играли. И "Интернационал" и "гимн Коминтерна" и прочие революционные по своему духу композиции. Но когда до отправления оставалась буквально минута большой сводный оркестр Мадрида на несколько секунд затих, а потом грянул "Прощание славянки". Без слов, конечно, но и этого хватило за глаза.

Спустя сутки вся Европа судачила об этой "выходке музыкантов", что-то напутавших, но тогда, в те секунды что зазвучала эта музыка на вокзале Мадрида, у Иеронима Петровича выступили слезы на глазах. И не только у него. Молодые командиры и военные специалисты, не заставшие Империалистической войны, конечно, недоумевали от того, зачем решили вообще играть эту композицию, но те, кто помнил, кто застал, и особенно те, кто воевал, оказались тронуты до глубины души. Да так, что даже через две недели в кабинете Сталина эта музыка продолжила звучать…

– Прощание славянки? – Задумчиво произнес Берия. – Мне кажется, эта композиция не очень хорошо вписывалась в революционные песни, звучавшие до того.

– Все так считают. – Кивнул Берзин. – Кто-то думает, что это стало ошибкой организаторов, кто-то – что умышленная провокация. Но в любом случае, эффект от этой песни был совершенно неожиданный. – Сталин продолжавший спокойно, но внимательно слушать доклад, не говоря не слова, на этой фразе слегка повел бровью, демонстрируя удивление и заинтересованность.

– Так в чем же его эффект, товарищ Берзин, – уточнил Берия.

– У нас среди военных специалистов и командиров немалая часть участвовала в Империалистической войне и для них она не прошла бесследно. Их песня тронула до глубины души, зацепив за какие-то старые струны. Вы понимаете… у людей на глазах выступили слезы. Даже у тех, что доказали свою преданность в Гражданскую войну, убежденно отстаивая наше дело с оружием в руках. Коммунисты, а все одно – зацепило. Некоторые даже беззвучно пели…

– Спасибо, товарищ Берзин, – все так же спокойно произнес Сталин. – Мы благодарны вам за доклад. Можете идти. Если у нас возникнут вопросы, мы вас вызовем. – И когда тот вышел, вождь повернулся к Берии и спросил. – Что думаешь?

– Думаю, что Тухачевский был прав, – задумчиво ответил Лаврентий Павлович. – Эта публичная позиция во многом маска, которую надели люди с той или иной целью.

Внутри же совсем иные взгляды и ценности. Самая знаменитая песня царской армии смогла задеть в них глубинные струны, вынудив выглянуть из-под этой маски.

Совсем чуть-чуть. Но этого достаточно, чтобы понять фальшивость красивых слов, звучащих с трибун. Истинных коммунистов очень мало. Боюсь, что даже в ЦК. Кроме того, если у армейцев и флотских есть свои ценности, которые идут с ними сквозь века вне зависимости от политической позиции и с ними все относительно ясно, то с чиновниками и партийными работниками все очень неоднозначно.

– Насколько? – Пыхнув трубкой спросил Сталин.