Маршал

– Взволнованно спросил Петрович.

– Нет, что ты. Это так… мусор, – сказал Николай Васильевич и поиграл желваками.

– Мне больно и тошно сейчас жить. Понимаешь?

– Все переживаешь из-за Советского Союза? Не перегорел? – Спокойно и внимательно спросил, резко подобравшийся Петрович, превратившийся в несколько мгновений из старика в старого солдата с цепким и тяжелым взглядом.

– И никогда не перегорю, – ответил мгновенно протрезвевший и ставший таким же старым солдатом Николай Васильевич. – Я никогда этого не прощу ни себе, ни им…

Никогда.

– Остынь. Что сделано, то сделано. Нам с тобой поздно браться за оружие. – Петрович взял Агаркова за плечо. – Наша война закончилась. – Так они и стояли минуту, смотря друг другу в глаза.

– Нет, – наконец покачал головой Агарков, – она закончится только с нашей смертью. Она вот тут, – постучал он себя по груди. – Вот тут. И как мне жить после того, что произошло в девяносто первом? И в девяносто третьем? – Он сел на диван, нахмурился, а потом выдал на русском командном языке всё, что он думает о политике пробравшихся во власть авантюристов и предателей. Грубый и цветистый мат старого солдата минут десять лился нескончаемой рекой, превращаясь в своеобразную исповедь, безжалостно дерущую по живому все, что прикрывалось ширмой стеснения и приличия.

– Василич, пойду я, пожалуй, – сказал сильно расстроившийся Петрович. – Слишком больно ты говоришь.

– Что на душе, то и говорю… – Пробурчал Агарков. – Надоело оправдываться.

Тошно… безумно тошно. Не в моем возрасте политесы разводить.

– Зря ты так. И тебе и мне нужен покой. Зачем умирать с такой злобой внутри? Не страшно?

– Мне? – Агарков повернулся и посмотрел в глаза своему старому приятелю, от чего тот вздрогнул. Никогда в своей жизни Петрович не видел столько боли, страдания и злобы в одном взгляде… Никогда. – Нет. Мне просто обидно, что даже душу продать некому, чтобы избавить свою Родину от этого позора…

Петрович ушел молча, а Николай Васильевич, выпив стакан водки для успокоения нервов, лег спать. Слишком уж он разволновался.

Агарков умер утром следующего дня – 23 января 1994 года. Нервы, водка и плохая погода оказались непосильным сочетанием для изношенного сердца. Николай Васильевич ушел во сне, но переполняющие все его естество эмоции не дали его душе упокоиться с миром. Настоящий солдат никогда не возвращается с войны, даже если кто-то умудрился договориться о перемирии и прямо сейчас не стреляют. Война всегда с ним – в его душе. Николай Васильевич ошибся только в одном – солдаты не уходят с войны даже после своей смерти. Они не желают покоя и мира. Никогда не успокаиваются. И Вселенная иногда идет навстречу таким душам, давая им второй шанс. Пусть даже и в несколько извращенной форме.

Часть 1 Смерть – это только начало

Свой среди чужих, чужой среди своих…

Глава 1

21 ноября 1935 года. Москва. Дом на Набережной. Квартира Тухачевского.

– Михаил Николаевич уже спит. Он очень устал. У вас что-то срочное? – Как сквозь туман донеслось до Агаркова.

– Нет, нет, мы, пожалуй, зайдем завтра. Будить не нужно, пускай отдыхает, – произнесли смутно знакомые голоса, после чего послышались шаги и звуки закрываемой двери.

Николай Васильевич резко и глубоко вздохнул, выгибаясь всем телом, и открыл глаза.

В комнате было прохладно, свежо и темно. Он огляделся. Из-за плотно занавешенных окон в помещении стоял густой мрак, из которого зрение выхватывало лишь отдельные фрагменты обстановки. Комната была совершенно незнакома, как и запахи.

С улицы доносились звуки дождя и… автомобилей, движущихся по асфальтированной дороге.

– Что за чертовщина! – Подумал старый маршал и, решительно встав с дивана, пошел к выключателю. – Стоп! Откуда я знаю, что выключатель здесь? – Пронеслась в его голове очередная мысль. – Я же эту комнату вижу в первый раз… или не в первый?

– Но он, все же, решил проверить и, привычным движением руки протянулся к небольшой эбонитовой коробочке с рычажком, прикрученной к стенке. Щелкнул переключателем. Загорелся несколько тусклый электрический свет, освещая окружающую его тьму. – Странные обои, – вновь пронеслась мысль в голове у Николая Васильевича.

– Дорогой! Ты уже проснулся? – Раздался женский голос из-за двери. Он вызывал приятные эмоции и чувство какой-то близости. Николай Васильевич начал пытаться лихорадочно сообразить, где он и что вообще происходит… – Дорогой! Ты меня слышишь?

– Да. Я еще полежу немного, – ответил Агарков, пытаясь потянуть время и осмотреться. Каждая секунда была на счету, по крайней мере, чувство опасности просто раздирало Николая Васильевича противоречивыми эмоциями. Но разобраться с ситуацией ему не дали. Дверь открылась и в комнату вошла миниатюрная женщина с черными волосами и живыми глазами. – Нина, – не то спросил, не то заявил Николай Васильевич. Для него эта женщина была чужой, однако, смутные чувства и эмоции накатывали из глубины сознания. Нет, он ее не любил, но…