Марш

Не говори дурно о разврате, — проворчал Арли. — Мы очень неслабо выступили — ничего себе: неделю в бардаке прогужевались!

Еще вчера я тебе говорил: что-то не то! Мы же там одни уже с тетками оставались!

Говорил. Да буду я слушать! Больно уж мне нравилось чувствовать себя последним оставшимся на планете мужчиной. Арли сел, взгромоздившись на край операционного стола. По-моему, ты не врубаешься: когда мы вошли туда, финансов у нас было только чтоб пропустить по стаканчику, но я-то, я каков! — быстренько выяснил, где у них там в покер режутся.

Что ж, фонарь вижу. Крепко тебе под глаз саданули.

Он мне еще нос чуть на сторону не свернул. Просто я везучий, а некоторые не понимают. У меня это от Бога, а у кого такого фарта нет, думают, я черт-те чем занимаюсь. Между прочим, кроме того злыдня, федералы насчет игры по большей части ребята простые.

Еще бы! Вы с этой Руби так накачали их выпивкой, что у них аж глаза на лоб повылазили.

А, Руби… да, вот уж у кого фарт!

Вот только смех у нее неприятный.

Смех? Какой еще смех? — Арли уставился на Уилла с изумлением. — Да-а, кажется, я на тебя зря время тратил. Ты хотя бы врубился, зачем в этот дом ходят-то?

Естественно. Я — вот… с Люси там крутил. Ты знаешь, она мне всю свою жизнь рассказала.

А-а, тощая такая… И зубы как у зайца.

Да ладно. Зубы это не важно. А так очень милая девушка. И очень любит обжиматься.

И такое блаженство разлилось по лицу Уилла, который, потупясь, глядел в землю, что Арли, в кои-то веки, настолько обалдел, что не нашелся с ответом. Опомнился, когда еще раз посмотрел в окно на санитарную карету во дворе. Постой-ка, — сказал он. — Сейчас, минуточку… Бог ниспослал мне решение! — И с этими словами он встал со стола.

Какое?

Там стоит санитарная повозка. Иди, найди мула, и рванем вслед за армией.

Кто ж мне его даст?

Да господи! Ты, главное, найди, а как нашел — бери. Это оккупированный город. Ты разве не солдат захватившей город армии?

А ты чем в это время займешься?

Я должен этот план разработать детальнее. Арли взглядом прошелся по коридору больничного корпуса. Для вида надо взять с собой каких-нибудь раненых.

Оказавшись во дворе, Уилл застегнул мундир, отряхнул его, надвинул на глаза фуражку. Вышел из ворот, огляделся. Есть варианты, — подумал он. — Можно идти куда глаза глядят и ждать, пока схватят. Можно даже и самому сдаться. А если дезертиром объявят? Да плевать. Пускай вешают. Мне уже как будто даже не впервой. Зато исчезнет этот Арли Уилкокс — а то день и ночь только командует: сделай то, сделай се! Но патрулей в обозримой близости не наблюдалось. Через пару кварталов подошел к извозчичьей конюшне. Запах в ее полутьме стоял вполне жилой, но все стойла в ряду были пусты. И тут он услышал ржанье. В самом конце ряда оказалась гнедая кобыла с заплетенной косичками гривой. Она смотрела ему прямо в глаза. Внезапный прилив счастья объял Уилла. Эй, симпатюшечка! — сказал он. — Как же это ты ушла от реквизиции?

Он вывел лошадь из стойла. Хвост оказался тоже весь косичками. Уилл снял со стены упряжь и, тихим голосом увещевая лошадь, надел на нее хомут, подпругу, подхвостник и уздечку. Забросив вожжи на круп, вывел из ворот конюшни на двор. Где его с пистолетом в руке уже ждал морщинистый старик, на подбородке которого торчали реденькие седые волоски, безуспешно пытавшиеся сойти за бороду.

Сынок, — сказал он. — Тебе придется пройти мимо меня.

Эта лошадь теперь собственность армии, — отозвался Уилл. — С дороги!

Да я же вижу — ты просто вор! Это лошадь выезда мисс Лили Гейлорд; оборонь на нее сам ваш генерал Шерман выписал, а сейчас она значится на моем попечении, пока не вернется хозяйка.

Ну и что? Насчет той твоей оборони генерал передумал, отменил приказ, — упорствовал Уилл. — Ну-ка, отойди с дороги, или я тебя под суд отдам за противодействие федеральному правительству.

Старик поднял пистолет. Это был старинный длинноствольный инструмент с резной деревянной рукоятью и кремневым замком. В руке у старика он ходуном ходил. Уилл усмехнулся и пошел вперед. Раздалось шипение, потом громко бабахнуло. Со звоном в ушах Уилл бросился удерживать попятившуюся кобылу и не сразу осознал, что ранен; лишь когда поднял руку схватить ее прямо за удила, заметил дырку на рукаве. Мгновеньем позже увидел свою собственную яркую кровь, которая брызнула, как ему показалось, даже радостно, с облегчением.

Старик, похоже, сам удивился тому, что натворил. Уилл не чувствовал никакой боли, зато накатила дурнота, от которой, того и гляди, подкосятся ноги. Решил, что ни в коем случае не должен выказывать страха. Ага! — воскликнул он. — Ты выстрелил в солдата федеральной армии, когда город уже сдан. Это преступление, за это вешают!