Марш

Не доходя десяти миль до Рэлея, среди лугов разбили первый лагерь. Винтовки составили в пирамиды, натянули палатки, развели костры. Некоторые из солдат пошли на реку омыть усталые ноги в прохладной воде. Бразил сидел у входа в палатку, подумывая о том, не пойти ли туда и ему, как вдруг услышал звук, происхождение которого показалась ему непонятным. Это не было пальбой, звук был неприятным, но приглушенным, словно в чуть приоткрытое окно задувает сквозняк. Но тут защелкали и мушкетные выстрелы, поэтому он вскочил и схватил винтовку: звук стал громче, распался на отдельные голоса, послышались какие-то выкрики, причем все ближе и ближе. Шло это откуда-то с востока, со стороны Смитфилда, где остановилось движение основной армейской колонны. Рота поднялась «в ружье». Кое-кто еще бежал с реки, и все спрашивали друг у друга: что, черт подери, происходит? Тут вдруг заахали, заржали горны, завыли тубы полковых оркестров, заголосили кларнеты, гобои и всяческие мелкие трумпетки, но это не звучало музыкой, скорее похоже было, что люди посходили с ума; не обученные барабанить стучали кружками по мискам, причем все вроде знали, в чем дело, один Бобби Бразил не знал, пока мимо не пронесся офицер-кавалерист, отчаянно махая шляпой, подымая лошадь на дыбы, кружась и выкрикивая раз за разом: «Ём-дырыдым!» — прямо как маньяк какой-то; потом проехали еще двое таких же, совершенно расхристанных и, на взгляд Бразила, непозволительно роняющих достоинство своего ранга, и только тут до него начали доходить слова, смысл всех этих воплей и подбрасывания в воздух шляп и фуражек, идиотических плясок солдат друг с другом в обнимку, превращающих армию в труппу мужской пляски и нечленораздельной песни, таким мощным эхом отдающейся в холмах вперемежку с шутейной пальбой из мушкетов в небо, словно вся Армия Запада одновременно подала голос, сотрясая землю у него под ногами, будто он в соборе стоит на трубах огромного органа, рокочущего глубоким нутряным басом — вроде как сам Господь Бог радуется вместе с земным своим воинством этой великой его победе. Потому что вот оно, оказывается, в чем дело-то: капитулировал Ли, так что свершилось, конец проклятой войне! Повсюду стоял такой вопеж, что птицы покидали гнезда, кролики выскакивали из нор, лисы, обезумев, шастали по лесу, а закоренелые конфедераты хватались за голову. Бразил, раскинув руки-ноги в стороны, плашмя пал наземь и зажал уши ладонями, чтобы, ни на что не отвлекаясь, вознести Господу хвалу за то, что Он оставил его в живых. Спасибо Тебе, Боже, что дал этому уличному хулигану жить дальше, — молился он и конечно же радовался (как тут не радоваться?), а кто-то проходил мимо и поднял его с земли, и вот он уже вопит и пляшет вместе со всеми, и они кидаются к командиру роты, который сидит в своей палатке и всем подряд наливает, и Бобби поднимает жестяную кружку сперва за папашу Авраама, потом за дядюшку Билли Шермана, и снова за великую Армию, за Республику, пьет и смеется, а про себя думает: это ж как повезло-то мне с этой войной, что она взяла да и кончилась как раз в тот момент, когда я наконец-то нашел для себя нечто, во что можно верить!

Особый боевой приказ Шермана, которым объявлялось о том, что 9-го дня текущего месяца в здании суда города Аппоматтокс, штат Виргиния, генерал Ли сдал свою армию генералу Гранту, вовсе не значил, что работа уже сделана вся. Следовало проследить, чтобы Джо Джонстон не рассредоточил войска, тем самым затеяв длительное подспудное сопротивление — не начал бы, если можно так выразиться, бесконечный марш, по сравнению с которым рейды Шермана по Джорджии и Каролинам были бы сущими пустяками, особенно по части разрушений и опустошения страны. Восславим Господа и Отчизну, — сказал Шерман в своем послании к войскам, — и воздадим должное товарищам по оружию. Но кавалерии Килпатрика он тем не менее приказал спешно вступать в Рэлей и начал планировать выдвижение пехотных частей на юг, чтобы отрезать Джонстону возможность бегства в этом направлении.

Еще находясь в Смитфилде, он принял встревоженную делегацию гражданских из Рэлея — те, конечно, просили защитить родные пенаты. Четверо отцов города в ужасе жаловались, что уже испытали на себе жестокие притеснения со стороны Килпатрика, прежде чем тот пропустил их к Шерману. Пришлось Шерману утешать их, заверяя, что, поскольку война без пяти минут кончена, оккупация их города будет носить мирный характер и никто не станет чинить препятствий городскому самоуправлению в исполнении его функций. Что там, к дьяволу, с этим Килпатриком происходит? — не выдержав, рявкнул Шерман, обращаясь к новому адъютанту, майору Дэйтону. — Такое впечатление, будто Кил против того, чтобы война кончалась! — И сразу же Шерман рассмеялся, потирая руки. — Что ж, отцы города к нам с белым флагом пожаловали, может, и тебе пора, дружище Джо Джонстон?