Марш мародеров

Ринат приносит из-под крыльца охапку сухих веток, смотрит на величественно плывущую среди обрывков облаков в темном небе Луну.

- Часа три, наверное. Скоро смену будить.

Часы в общине ни у кого не работают, и время люди меряют на глазок, а ночные дежурства отсчитывают по прогоревшим кострам. Четыре костра - смена. Сейчас как раз догорает четвертый.

- Доброй ночи, мужики! - раздается вдруг из темноты спокойный и уверенный голос.

- И вам того же, - быстро повернувшись на звук, отвечает Коростылев, на всякий случай нашарив рядом с кучей дров топор.

- Ты топорик-то брось, брось, - насмешливо советует голос. - И другану своему скажи, чтобы к костру подошел.

Друган, то бишь Ринат, тем временем пятится к входу в Цирк: согласно установленному Бабаем правилу, в случае появления незнакомых людей один из сторожей должен сразу будить главу общины.

- Ты выйди, покажись, - предлагает побледневший Коростылев, мельком глянув на Рината. - И командовать тут не надо. У нас свои законы.

- А у нас свои, - отвечает голос.

Следом в темноте раздается звук, хорошо знакомый каждому мужчине, отслужившему срочную службу - резкий металлический лязг, разбитый на два такта.

Коростылев бледнеет еще сильнее - неизвестный передернул затвор Калашникова. Ринат продолжает отступать к входу.

- Чего надо-то? - через силу спрашивает Коростылев.

- Если второй не вернется к костру - стреляю на счет три, - голос по-прежнему звучит спокойно и уверенно. - Раз! Два!

- Все, все! - Ринат бросается обратно и частит: - Чего ты, мужик? Нас тут много, если что…

- Много - это хорошо, - со смешком произнес неизвестный и резко командует: - Симонов, Коваль, Беляш - вход!

Из мрака появляются три высокие фигуры, быстро и бесшумно занимают позиции возле дверей, ведущих в здание Цирка. Коростылев замечает в руках неизвестных укороченные автоматы АКСУ.

- Вы военные, что ли? - спрашивает он дрогнувшим голосом.

- Много будешь знать… - отвечает темнота, и тут же следует новый приказ: - Стеценко, Ахтырцев, Григорьев, Панарин, Кислый - заходим. Ребус, Кидняк, Мышь - со мной. Остальные - проверить задний вход.

Мимо костра пробегают несколько человек - Коростылев успевает заметить камуфляжную форму, по вороненому металлу автоматов скользят тусклые отблески кострового огня. И только после этого в освещенную мятущимся пламенем зону вступает тот, кто отдавал команды. Высокий, плечистый мужчина под сорок, с серыми, холодным глазами. За его спиной угадывается несколько силуэтов.

Коростылев заглядывает в эти глаза - и видит там свою смерть. Это какое-то секундное озарение, откровение свыше - бывший электрик вдруг ясно понимает, что через мгновение его не станет.

Вскочив на ноги, он отчаянно кричит:

- Тревога! Трево…

Свистит брошенный нож, и Коростылев, поперхнувшись криком, булькает, хрипит и валится рядом с костром. Потрясенный Ринат видит рукоять ножа, торчащую прямо из кадыка напарника.

- Мышь, второго! - приказывает человек с холодными глазами.

Гибкий, ловкий парнишка выскальзывает из темноты, и прежде чем Ринат успевает крикнуть, узкий, тонкий клинок пронзает его грудь и рассекает сердце…

Ник просыпается и сам не понимает, что его разбудило. Все вроде бы как всегда - вокруг спят сотни уже ставших хорошими знакомыми людей. Вот кто-то вскрикивает во сне, кто-то переворачивается с боку на бок, шурша палаточным полотном, с разных сторон доносится приглушенный храп. Спальных мешков, найденных в туристическом отделе ЦУМа, на всех не хватило, и общим решением их отдали матерям с маленькими детьми и старикам, мерзнувшим даже на солнце. Все остальные спят на чем придется, а в качестве одеял используют куски синтетической палаточной ткани.

Прислушавшись - вроде все спокойно - Ник поднимает голову и оглядывается. Костер, горящий обычно посреди арены, почти погас. Серый пепел подернул угли, и Цирк погрузился в темноту. Тишину нарушает лишь дыхание спящих да мерное бормотание невидимого во мраке Монаха, который сидит у дальнего выхода с арены и молится, перебирая узловатыми пальцами насечки на посохе.

Осторожные шаги нескольких человек заставляют Ника встрепенуться. Вцепившись руками в сломанное сидение, он таращится в темноту, пытаясь не столько разглядеть, сколько понять - кому не спится в столь поздний час? Если это сторожа, то почему они ступают так тихо, ведь большинство мужчин в общине носят резиновые сапоги, которые громко бухают при ходьбе?

Луч фонарика, прорезавший густую тьму, пугает Ника. Все фонари и батарейки к ним, найденные в ЦУМе и других магазинах, давно пришли в негодность.

Этого просто не может быть - работающий фонарик!

Однако не верить своим глазам Ник никак не может - вот к первому лучу присоединяется второй, третий, четвертый. Пятна желтоватого света шарят по арене, по рядам амфитеатра, по спящим, пока, наконец, не сходятся в одной точке: на лежащем возле центрального костра Бабае.

- Э! - тихо говорит кто-то. Слышится звук несильного удара. Ник напрягает слух. - Подъем, мужик! Кто старший?

- Вроде как я, - хрипло бормочет Бабай. - Вы кто?

- Буди народ! И огня побольше. Живо!