Марселино Хлеб-и-Вино

Без ущерба для любви братьев к Господу Богу нашему и их послушания настоятелю монастыря, Марселино был в доме королём. Ограду и окрестности монастыря он покидал очень редко, и всегда в связи с неустанным расследованием братьями обстоятельств его рождения и появления на их пороге. Так Марселино то с одними, то с другими монахами узнавал понемногу окрестные сёла, к большому своему восхищению и удовольствию, но без малейшего практического результата, поскольку его родители так и не появились, и не нашлось никого, кто бы их знал. Братья всё больше убеждались в том, что мальчика оставил у ворот их монастыря какой-нибудь пришлый человек, проходивший мимо, подумав, должно быть, что раз сам он о ребёнке заботиться не может, добрые братья это сделают Христа ради.

Таким образом, Марселино большую часть дня проводил в одиночестве, играя и думая о своём, если не помогал братьям в тех мелочах, которые были ему по силам. Брат Крёстный сделал ему маленькую тачку, и она стала первой и главной игрушкой Марселино, с которой он действительно порой помогал в огороде, перевозя то дыню — больше в тачку не помещалось, — то горку картофелин, то даже несколько виноградных гроздьев. Но настоящими игрушками Марселино были животные. Старую козу, бывшую его кормилицей, он особенно любил, и порой они даже разговаривали по-своему.

— Опять у меня жаба сбежала, а ведь я её в банке с водой оставил и камнем банку накрыл!

Коза же философски кивала головой, очень близко от лица Марселино, говоря, что ей тоже жаль, и что бывают же с жабами такие странные происшествия.

Со временем маленький сад монастыря обзавёлся глинобитной изгородью. В определённые часы там можно было видеть, как Марселино преследовал ящериц или просто смотрел, как они изящно движутся в лучах солнца, какие у них яркие спинки, светлые животики и замечательные сияющие глазки, размером с булавочные головки. Марселино не всегда был хорошим мальчиком и иногда развлекался, отрывая у ящерицы хвост и глядя, как он, даже отделённый от тела, долго ещё продолжает шевелиться. Стрижи и другие птицы тоже ему нравились, и брат ризничий[15] — «брат Бим-Бом», потому что это он бил в колокол над часовней[16], — научил его мастерить западни и ловушки для всевозможных зверюшек. Большие безвредные пауки, каких много в тех местах, просто мухи, разнообразные стрекозы, бабочки, жуки, кузнечики и даже скорпионы, у которых он очень ловко умел отрывать ядовитое жало, — все они становились его жертвами. Как-то его укусил скорпион, и он до сих пор помнил, как ужасно болела потом правая нога, хотя брат Ворота вроде бы сразу высосал яд. С тех пор Марселино поклялся мстить этим тварям. Расспросив крестьянина, зашедшего в монастырь одолжить тяпку, он выяснил, что в тех местах водилось много скорпионов, а поскольку они такие опасные, их обычно приговаривали к смерти под лучами солнца, которого скорпионы видеть не могут, — живут-то они всегда между растениями и под камнями, в сырых и тёмных местах. Порой Марселино, втайне от монахов, убегал охотиться на скорпионов: он поднимал камни и палкой ворошил траву; когда же выползала отвратительная тварь, похожая на странного светлого рака, он одним ударом лишал ее ядовитого жала, а потом протыкал посередине другой, острой палочкой, и так, пронзённого, оставлял умирать на солнце. Но почему-то братья за подобные подвиги его хорошенько ругали и нещадно драли за уши.

Возвращаясь с охоты, Марселино очень старался сохранить свою добычу и держал её в банках с водой, если речь шла о лягушках и жабах, или в коробках с дырочками, если это были жуки или кузнечики. К великому его удивлению, каждое утро, когда он просыпался, банки и коробки оказывались пустыми: за ночь пленники успевали сбежать. Марселино так и не узнал, что добрые братья, которые знали все его повадки, поздно вечером отпускали на свободу бедных созданий Божьих, пока он спал.

Но Марселино вовсе не всегда был жесток к животным. Иногда он помогал ловить мышей старому Муру, монастырскому коту. Тот был уже наполовину слеп, и одного уха, потерянного в юности в страшной битве с большим псом, у него тоже не хватало. Кота этого практически можно было считать вегетарианцем: мясо в том святом и бедном доме водилось редко, и Мур ел, что давали, будь то бобы или картошка с морковью.

— Да не так же! — говорил ему Марселино, когда они вместе выходили на охоту. Вооружённый палкой или камнями, чтобы затыкать ими норы, Марселино был ценным подспорьем для Мура. Но когда тому попадалась мышь, мальчик приходил в отчаяние, глядя, как кот спокойно и увлечённо играет с мышонком, преграждая ему путь и толкая лапами, но не пускает в ход ни зубы, ни когти.

— Так ты только больше их мучаешь, — говорил Марселино, подражая тому, что ему самому говаривали монахи, и вмешивался со своей дубинкой, убивая мышь одним ударом. — Вот, теперь-то можешь есть.

Но Мур не был сторонником кровавых расправ. Убедившись, что мышь больше не движется, он смотрел на Марселино грустными полуслепыми глазами, как бы говоря: