Мародер

Единственная мелочь, которую он сделал, — это оставил записку на стойке, прямо рядом с моей любимой чайной чашкой. В записке говорилось: «Ты не можешь спасать людей. Все, что ты можешь сделать для них — это просто любить».

Я не хотела менять его, как и не хотела спасать его. Я и правда влюбилась в него такого, какой он есть. Но я требовала светлого будущего для таких детей, как Сиси и Райан. Никогда не верила, что один человек может изменить мир, но один человек может изменить ситуацию, даже самую незначительную.

Наше молчание тянулось неделями, и напряжение от этого только нарастало.

Келли все чаще приходил домой израненный, а Харрисон был занят больше, чем когда-либо. Рафф больше не ходил со мной на тренировки и не сопровождал туда, куда бы мне ни захотелось пойти. Келли везде отправлял Харрисона вместо себя. Если же моему брату нужно было быть в другом месте, Харрисон отправлял Лаклэна.

Я никогда не замечала в Кэше Келли ничего подозрительного, но после того, как я вернулась домой из Италии, он стал похож на тень пропавшего близнеца Келли. Порой он приказывал Харрисону отвезти Морин, детей и меня к брату домой. Иногда я забирала детей, и Морин возвращалась в свою квартиру. Она сказала, что за все годы, прожитые в Адской кухне, она никогда не убегала от неприятностей и не собиралась начинать это делать — ей было комфортно на своем месте. А иногда нас отвозили в совершенно другой дом в городе.

Наступила зима, и пришло время моего бродвейского дебюта. Планировалась организовать ограниченный показ, но если все пойдет хорошо, они подумывали о продлении сроков. Меня не так сильно взволновала эта мысль, как должна была бы. После всех этих лет бесконечных прослушиваний за прослушиванием, времени усердной работы на случайных заработках, чтобы хоть как-то продержаться, пока я не получила бы роль своей мечты… дебют явно был не к месту.

Я даже не почувствовала возбуждения. Мне лишь хотелось, чтобы это все поскорее закончилось.

Моя мама волновалась больше, чем я, и впервые с тех пор, как я рассказала ей о своей свадьбе с Келли, она снова посмотрела на меня с гордостью. Раньше меня приводило в трепет, когда она так смотрела на меня, как будто она не винила меня в том, что произошло с моей сестрой. Но опять же. Ее теперешнее отношение накрылось медным тазом.

Это то, что изменилось во мне. Перемена была едва заметна, но все же я заметила ее после того, как провела некоторое время рядом с Келли. Он никогда не осуждал меня. Он никогда не заставлял меня чувствовать, что я должна идти в том или ином направлении, чтобы заслужить его одобрение.

Даже с Мари. Я никогда не показывала ей, какая я на самом деле, потому что хотела показать себя с ней с лучшей стороны. Стать для нее сестрой, на которую она могла бы ровняться. Стать для нее примером для подражания. Точно так же, как я всегда предполагала, что буду равняться на свою сестру. Рошин, казалось, с младых ногтей обрела какой-то внутренний моральный ориентир. Она подбирала раненых птиц, и они сразу же ей доверяли. А мне бы хотелось бить ветровые стекла машин, набирая в руки камни, чтобы определить, сколько мне потребуется кинуть их, чтобы эти стекла треснули.

Келли, казалось, лучше других понимал, что невозможно изменить кого-то, если он сам измениться не хочет. Он научил меня, что меня не нужно исправлять, и что мне пора перестать пытаться исправить других людей.

У нас было молчаливое взаимное соглашение — принимать друг друга, не стараясь поменять друг друга, — и это было то, в чем я никогда не подозревала, что нуждаюсь, пока он не появился в моей жизни.

Никогда не знала, что мне нужен кто-то вроде него, пока он не появился.

Его хаос сотряс мое ложное чувство покоя и умиротворенности, перевернул мою жизнь вверх дном, взорвав мой мир, заставив осколки падать вокруг меня по-другому. Осколки никогда раньше не приземлялись, образуя столь идеальный узор.

Подняла взгляд на секунду, поймав пристальный взгляд Келли через зеркало. После того, как вся моя семья разошлась по своим местам, он стоял, прислонившись спиной к стене, наблюдая за мной.

— У тебя дрожат руки, дорогая, — констатировал он.

Так оно и было, но это было не из-за страха сцены. Всему виной было его присутствие. Мое тело всегда реагировало на его близость. Мои руки дрожали только тогда, когда Келли был рядом. Сначала это было от силы, от беспокойства, от ненависти. Теперь они дрожали от едва сдерживаемой силы моей любви. Я ненавидела то, что он делал, но я не смогла бы ненавидеть его, даже если бы попыталась изо всех сил, что, надо сказать, иногда оставляло меня в расстроенных чувствах.

Я посмотрела на Кэша через полуопущенные ресницы, прежде чем вернуться у нанесению макияжа, игнорируя его, как обычно.