— Ну и че ты тут сидишь? Давай к нам! — снова завелся Пасха.
— Нет, Денька. Я как Коню тогда ответил, так и не переобулся еще. И вот, кстати. Денисыч, я в натуре прошу тебя — ты меня сапером не объявляй. Конь же, сам знаешь, начальник по жизни — привык командовать, я ему откажу, а он меня велит под стволом привести. А с ней, — Ахмет ткнул пальцем в сторону комнаты, — что будет? Коню-то на нее похуй, а у нее кроме меня нет никого.
— Ладно, понял тебя. Сам не доложу, но вот за пацанов — не ручаюсь.
— Ну ты поговори там с ними, ладно?
— Ладно. Ну, будь.
— Давай, удач тебе.
Задвинув засов, Ахмет хотел было разложить базар по полочкам, пока свежо, но выпитое давало себя знать — мысли путались и растекались, как холодец на горячей тарелке. Пришлось решить, что утро вечера мудренее, и отправиться спать. Всю ночь ему снились мины — здоровенные трубы стошестидесятых, компактные болотные тушки семьдесят вторых, чугунные стопочки троечек, спутниковые тарелки «старших» МОНок.
На следующее утро ударил мороз — оставшись без сметенного взрывами градусника, Ахмет примерно определил температуру как «здорово больше тридцахи», и на промысел не ходил. Несколько дней прошло в покое — неспешном ковырянии по хозяйству, мелких товарообменах да перечитывании всякой хрени. Мороз все не спадал, практически полностью парализовав хозяйственную жизнь Тридцатки — жители, замотавшись всем, что мотается, выползали только на водопой. Покой нарушил вояка из администрации, с белым кончиком носа и запиской для Ахметзянова:
«Зайди сегодня в любое время. Есть разговор. Будет лучше если выйдешь сразу, как получишь данное… (
«Пентагон» встретил Ахмета нехарактерной для нового стиля жизни суетой. Несмотря на мороз, сковавший город, по просторному холлу бывшего стройтреста сновал народ. Посыльный, убедившись, что доставленный знает дорогу к руководству, тут же растворился в суете. На втором было поспокойнее — там жили бессемейные бойцы и располагались хозслужбы.
Третий встречал посетителей брутального вида железной дверью, из щели которой сурово требовали остановиться между этажами и доложить цель визита. Миновав эту серьезную дверь, посетитель оказывался в клетке из арматуры, затянутой мелкой проволочной сеткой, за которой желтели пахучие смолистые доски. На уровне пояса с лязгом падала заслонка окошка, в которое тот же голос предложил подать «стволом к себе» имеющееся оружие и сохранить клочок бумаги с кое-как накарябанным «двуст. верт. раск. прик.» Уточнять, что это ИЖ-27 и на прикладе просто царапина, не стал: коридоры власти все ж, хоть и грязноватые.
Скрипя унтами по тихому нетопленому коридору, Ахмет пытался вычислить, как же используются оставшиеся пять этажей, но до самого Коневского кабинета составить сколько-нибудь осмысленной гипотезы не сумел.
— Здорово, мужики, — вежливо поприветствовал сидящих в предбаннике. — К Коневу кто крайний?
— Ты с каким вопросом? — со слишком деловым, как показалось Ахмету, видом спросил спортивного вида мужик, сидящий на подоконнике с сигаретой и парящей кружкой.
Ахмет, бросив на него тупой взгляд, зашарил по карманам, растягивая паузу далеко за пределы приличия. Мужик напрягся — видимо, он тут кем-то был. Ахмет достал трубку, кисет, пододвинул стул, издевательски обстоятельно уселся. Начав набивать, вернул мужику его борзовато заданный вопрос, на полуфразе подняв взгляд и жестко уперся в глаза нахала:
— С какой целью интересуетесь?
Мужик осознал, что малехо сгрубил незнакомому человеку. Но съехать не захотел — видимо, среди наблюдающих за развитием ситуации были те, съезжать перед кем ему было в падлу.
— Если спрашивают, значит надо. Так с какой целью ВЫ прибыли?
— Ну, раз надо. Тады так: Мы прибыли с целью беседы с исполняющим обязанности главы администрации полковником Коневым Н. С.
Мужика взъебло. Ахмет отметил, что он уже заставляет себя оставаться на подоконнике.
— Так ВЫ по личному вопросу, или…?
— Личному, — буркнул в сторону Ахмет.