Думалось спокойно, но откуда-то из глубины души поднималась такая бешеная злоба, что Ахмет прокусил себе губу. Гаркнул бабе бежать вниз, вышло тихо, но, видимо, внятно — та сразу побледнела и исчезла. В руках оказались обе РГОшки, пальцы сами отгибали усики. Открыл на ширину ладони форточку в кухне, окликнул — внизу замерли сразу, не шепчутся, не перетоптываются.
Громко спросил в форточку, нарочито спокойным тоном:
— Э, соседушки ебаные, чево это вы суки удумали? Жить надоело?
Снаружи поняли, что спалились. Тут бы и разойтись, фактор внезапности утерян, но куда там — видимо, в толпе было слишком мало чужих. Оставшиеся спинным мозгом чуяли: такое — не прощают, коли уж замахнулся, надо бить. Начали орать, заводя себя и подельников, у веревки собралась кучка самых здоровых, стали выстраиваться, поудобнее перехватывая мерзлый негнущийся шнур. Среди суетящихся у подъезда Ахмет узнал двоих алкашей с третьего.
Во входную дверь хряснуло — первая маленькая война началась.
Первая граната ушла вправо — в самую толпу у подъезда, вторая досталась любителям перетягиванья.
Тут рванула первая, почти без паузы — вторая. Дом тряхнуло, несколько крупных осколков пробило щит кухонного окна.
Сквозь звон в ушах начали пробиваться звуки с улицы — там выли, орали и стонали где-то с десяток-полтора нападавших. Ахмет, сжимая ружье, прислушивался к неясной движухе в подъезде, готовясь выскочить и, если кому-то не хватило — добавить.
В голову лезла какая-то совершенно несвоевременная чепуха:
Тут же сам себе возмутился:
И так осмелел от вновь нахлынувшей злобы, что, не раздумывая более, выскочил в подъезд, готовый продолжать включенную ответку. Пусто, едва не навернулся, запнувшись с разгону о сложенные у порога ломик с кувалдой, дальше, во двор, ух как дверь-то посекло! решето, ептыть, э, они ее че, привалили чем-то? мешки с песком, что ли, похоже на то; мешки-то зачем? щас поглядим… Навалился посильнее, дверь подалась.
В приоткрывшуюся щель пахнуло страшным букетом войны из вони сгоревшего тротила, тлеющих тряпок, пресного смрада развороченных осколками брюшных полостей, едкого запаха известки и свежей, еще живой крови. На показавшегося в дверях Ахмета никто не обратил внимания — основная масса соседей разбежалась, а оставшимся помогать раненым было уже насрать — в такой ситуации остаются с самыми близкими, чья беда отключает все ненужное. Не желая любоваться делом своих рук, Ахмет втянулся обратно, попутно отметив, что наверху кто-то опасливо порскнул от щели между лестничными маршами.
Занес трофейные ломик с кувалдой, заперся, тяжко опустился в кухонное кресло. Колбасило страшно: по жилам еще неслись литры ненужного теперь адреналина, набить трубку все никак не удавалось.
Выкурил трубку, тут же забил по новой. Дергался левый глаз и уголок рта, руки тряслись крупной дрожью. Доносившиеся с улицы стоны и приглушенные голоса били по нервам, табак отдавал какой-то дрянью. Наконец вязкая пустота отступила, Ахмет скомандовал бабе вылазить из подвала и вновь принялся рассматривать в щели поле недавнего боя. Ни раненых, ни трупов уже не было, поземка замела кровь — только срезанные осколками ветки рябины напоминали о взрывах.