Я рассказал ему, что здесь только что были копы и они намерены штрафовать всех, кто не подчинится их требованию обязательной привязи.
– Это абсурд! – закричал он, сплюнув в песок. – Я водил своих собак на этот пляж годами. Да и зачем их привязывать на Собачьем пляже?! Чушь какая-то!
С этими словами он отстегнул тяжелую цепь, и Киллер помчался по песку в воду. Марли то вставал на задние лапы, то опускался. Он посмотрел на Киллера, а затем перевел взгляд на меня. Потом снова взглянул на Киллера и опять на меня. Его лапы нервно топтались в песке, и он издал тихий, приглушенный стон. Догадываюсь, о чем бы он спросил, если бы мог говорить. Я оглянулся на границу дюны – в пределах видимости копов не было. Посмотрел на Марли.
– Ну, давай же, – сказал хозяин Киллера, – собака не должна проводить свою жизнь на привязи.
– Конечно, какого черта! – ответил я, отстегивая поводок.
Марли бросился в воду, осыпав нас песком. Он врезался в огромную волну, которая накрыла его с головой. Через секунду его морда снова появилась на поверхности, а стоило ему только встать на лапы, он тут же кинулся, увлеченный игрой, на Киллера, убийцу кабанов, и обе собаки вновь скрылись под водой. Я, задержав дыхание, спрашивал себя, не нарушил ли Марли ту границу, за которой Киллер превращается в неконтролируемую убийцу. Но вот собаки вынырнули. Они виляли хвостами и дружески скалились. Киллер прыгнул на спину Марли, а Марли влез на спину Киллера, челюсти собак лязгали. Псы бегали друг за другом по берегу, поднимая фонтаны брызг. Они прыгали, танцевали, боролись, ныряли. Не думаю, что когда-либо я видел такой неподдельный восторг.
Другие владельцы последовали нашему примеру, и вскоре все собаки, их было около десятка, бегали по пляжу. Они прекрасно ладили между собой, а их хозяева уважали неписаные правила. Это был Собачий пляж, каким он и должен быть. И это была настоящая Флорида, чистая и свободная, Флорида былых, ныне забытых времен, неподвластная прогрессу.
Однако возникла одна проблема. Время шло, а Марли продолжал глотать соленую воду. Я бегал за ним с миской пресной воды, но он слишком перевозбудился и не пил ее. Несколько раз я подводил его прямо к миске и тыкал носом, но он презрительно отводил морду, словно это был уксус, и жаждал только одного: поскорее вернуться к своему новому лучшему другу Киллеру и другим собакам.
На мелководье он остановился и хлебнул соленой воды.
– Стой, дурачок! – закричал я на него. – Тебя же…
Я не успел договорить. Его взгляд стал стеклянным, и по горлу пошли спазмы. Он изогнул спину, несколько раз открывал и закрывал пасть. Его плечи поднялись, а живот втянулся. Я поспешил закончить фразу: «… вырвет».
Стоило мне это сказать, как Марли исполнил пророчество и совершил самое страшное преступление на Собачьем пляже. ГААААААААК!
Я запоздало бросился вытаскивать его на берег. Все уже шло наружу. ГААААААААК! На поверхности воды плавал собачий корм, который он проглотил вчера вечером, поразительно, что он выглядел совсем как новый. Между кусочками корма на воде покачивались непереваренные зерна кукурузы, которые Марли слизал с детских тарелок, колпачок от бутылочки молока и покалеченная головка маленького пластмассового солдатика. Полное очищение заняло не больше трех секунд, и, как только его желудок опустел, он снова выглядел весело, по-видимому, оправившись от тошноты. Марли словно хотел сказать:
– Послушай, – сказал я сурово и схватил Марли за ошейник, заставив его посмотреть мне в глаза. – Прекрати пить соленую воду. Какая же собака не знает, что эту воду пить нельзя?
Я уже подумывал увести его с пляжа, но пес выглядел отлично. У него в его животе не могло ничего остаться. Да, мы нанесли урон, но отделались легким испугом. Я отпустил его, и он сломя голову помчался к своему другу Киллеру.