В России же Маркс с его учением, будучи порождением другой культуры, так и остался чужеродным явлением. Пока у него искали аргументы в защиту и оправдание существующего строя, он превозносился и прославлялся властью с неистовством маньяка, уверовавшего в открывшуюся ему окончательную истину. Но когда этот строй встал «поперек горла» всем и каждому, новые российские целители не нашли ничего лучшего как объявить именно Маркса той костью, которая застряла у нас в горле. Даже если мы и подавились марксизмом, то почему он прошел безболезненно у себя на родине в Европе, не вызвав там никакого удушья? Может быть, дело все-таки не в нем, а в нас самих, не способных пока освоиться с той духовной пищей, которая приготовлена по европейским рецептам? И если Маркс — противник того, что мы сегодня посчитали для себя самым важным и нужным, то, может, за это несогласие с нами его следует ценить намного больше, чем за наше вчерашнее согласие с ним? Цивилизованный человек даже в своих идейных противниках видит не врага, которого надо уничтожить, а еще одно напоминание о собственном несовершенстве.
С моей точки зрения, возвращение к Марксу столь же неизбежно, сколь неизбежен наш переход к рыночной экономике капиталистического типа. Именно этот переход заставит нас отнестись к Марксу с той серьезностью, которую он, несомненно, заслуживает, позволит увидеть в его учении не то, за что его выдавали при советской власти, а чем оно является на самом деле. Этот переход освободит, наконец, его имя и от той его фальшивой идеализации и возвеличивания, с каким оно произносилось в советские времена, и от его поношения и отторжения во времена нынешние. Сам Маркс, со слов Энгельса, протестуя против превращения себя во всезнающего пророка, владеющего универсальным ключом ко всей человеческой истории, говорил о себе, что он — «не марксист». Своей научной заслугой он считал лишь объяснение логики капиталистического развития (преимущественно на примере Англии) и вытекающих отсюда последствий для всего человечества. В пророка, прозревающего будущее, его превратили как раз те, кто, живя в прошлом, плохо ориентировался в настоящем. Таким он предстал и в дореволюционной России, не знавшей развитого капитализма, и в России послереволюционной, посчитавшей себя практическим воплощением его якобы пророческих предсказаний. Только капиталистическая Россия, если, конечно, таковая состоится, позволит по достоинству оценить вклад Маркса в науку, связанный прежде всего с его критикой капиталистического способа производства и соответствующих ему форм сознания. Во всяком случае, пока жив капитализм, жив и Маркс, что, конечно, не исключает ни дальнейшей трансформации капиталистического общества, ни развития, пересмотра и даже ревизии важнейших положений марксистской теории.
Перечисленные мной выше недавно вышедшие работы, посвященные Марксу, интересны как раз тем, что впервые пытаются взглянуть на его творчество хотя и с критической точки зрения, но без той идеологической предвзятости и политической ангажированности, которая была свойственна вчерашним апологетам и которая столь очевидна у современных ниспровергателей марксизма. Отсюда не следует, что я во всем согласен с их авторами. Да этого и не требуется при чтении Маркса. У каждого из нас, видимо, «свой Маркс», как «свой» Кант, Гегель, Ницше и любой другой великий мыслитель. Множество интерпретаций — лишь свидетельство заключенного в текстах Маркса смыслового богатства: одним близко и понятно одно, другим — другое. В качестве примера укажу на интерпретацию текстов Гегеля тем же Марксом и французским философом русского происхождения Александром Кожевым: из первой выросла историко-материалистическая теория, вторая стала одним из источников французского экзистенциализма. Важно лишь, чтобы спор о Марксе, о том, как понимать его учение, не превращался в очередные «похороны Маркса», на что так падки все те, кто боится упустить свое место на пиру победителей.