Маркиз де Вильмер

Герцог был в десяти шагах от того места, где произошла эта странная встреча. Он ничего не разглядел, но слышал, каким испуганным голосом говорила мадемуазель де Сен-Жене в ту минуту, когда внезапно остановилась ее лошадь. Герцог опрометью кинулся к незнакомцу и, очутившись с ним нос к носу, схватил его за ворот.

— Кто вы такой? — крикнул он.

Незнакомец упорно старался вырваться из рук и скрыться, но герцог, обладавший силой поистине геркулесовой, вывел своего противника из чащи на середину аллеи. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой брата!

— Боже мой, Урбен! — воскликнул он. — Я тебя не ударил? Кажется, нет… Отчего ты молчал?

— Не знаю, — отвечал очень взволнованный маркиз де Вильмер. — Я не узнал твоего голоса… Ты со мной разговаривал? За кого ты меня принял?

— Клянусь честью, за обыкновенного вора! Это ты только что напугал мадемуазель де Сен-Жене?

— Я, вероятно, невольно напугал ее лошадь. А где же сама мадемуазель?

— Черт возьми, от страха помчалась прочь. Неужели ты не слышишь, как она скачет к дому?

— Зачем же ей бояться меня? — спросил маркиз со странной горечью в голосе. — Я не хотел ее обидеть, — и, устав вести эту игру, маркиз добавил: — я хотел только с ней поговорить.

— О ком? Обо мне?

— Да, если хочешь, о тебе. Я хотел узнать, любит ли она тебя.

— Отчего же ты не заговорил с ней?

— Не знаю. Я не мог произнести ни слова.

— Тебе нездоровится?

— Да, я болен, очень болен сегодня.

— Пойдем, брат, домой, — сказал герцог. — Ты, я вижу, весь горишь, а уже выпала роса.

— Это не важно, — сказал маркиз, усаживаясь на пень у обочины аллеи. — Я хочу умереть.

— Урбен! — воскликнул герцог, которого внезапно осенило. — Так ты любишь мадемуазель де Сен-Жене!

— Я? Люблю? Разве она не твоя… разве ей не суждено стать твоей любовницей?

— Разумеется, нет, если ты ее любишь. Для меня это прихоть, я волочился за ней от безделья и от тщеславия, но она совершенно равнодушна ко мне и даже не поняла меня любовных ухищрений. Клянусь, это правда, как правда то, что я сын своего отца. Она так же чиста, свободна и горда, как в тот день, когда переступила порог нашего дома.

— Зачем же ты заманил ее в чащу и оставил одну?

— Я тебе только что поклялся — я говорю правду, а ты мне не веришь! По-моему, от любви ты ума решился.

— Ты дал слово вставить девушку в покое и изменил ему! Я знаю, ты нарушишь любую клятву, если дело касается любовной интриги. Иначе вы, счастливые волокиты, не смогли бы вскружить голову стольким женщинам! Для вас любые обязательства — пустой звук. Разве ты действовал честно, пуская в ход нелепые, а возможно, изощренные уловки — я ведь ничего в этом не понимаю, — играя на самолюбии, на легковерии, на всех слабых или дурных сторонах женской натуры, чтобы заманить мадемуазель де Сен-Жене в свои сети? Для тебя нет ничего святого. В твоих глазах добродетель — смешной недуг, от которого нужно излечить беспомощную и неопытную простушку. Разве пропасть, в которую ты пытался завлечь эту девушку без приданого и родовитых предков, не казалась тебе естественным для нее исходом, неважно, счастливым или роковым? Разве ты не издевался надо мной нынче утром, когда уверял, что женишься на ней? А теперь ты говоришь: «Так ты ее любишь? А для меня это прихоть, я волочился за ней от безделья и тщеславия». Вот оно каково, ваше чудовищное тщеславие распутников! Из-за него вы готовы вывалять в грязи все, что попадается вам под руку! Ваши взгляды — и те пятнают женщину. Ты мысленно унизил эту девушку, большего для меня не нужно. Я уже ее не люблю!

Впервые в жизни так поговорив с братом, маркиз поднялся и быстро ушел, полный мрачной, неистребимой ненависти.

Разгневанный герцог тоже вскочил на ноги, собираясь потребовать у брата сатисфакции. Он сделал несколько шагов, потом вдруг остановился и сел на тот самый пень, где только что сидел маркиз. Душой герцога овладела мучительная борьба; раздосадованный и взбешенный, он вместе с тем чувствовал, что брат для него неприкосновенен. Герцог не совсем понимал, в чем же его вина, тем не менее был сильно подавлен, невольно сознавая, что правда на стороне Урбена. Он ломал себе руки, и крупные слезы горя и ярости текли по его щекам.

Явился Андре и сообщил, что его ищет маркиза. Гости уже разъехались, но прибыла госпожа д'Арглад. Все удивляются его исчезновению, и маркиза, зная, что герцог оседлал Белянку, опасается, как бы у несчастного животного не подломились ноги.

Герцог машинально последовал за слугой и уже на пороге спросил:

— А где мой брат?

— Он недавно вернулся и заперся у себя, ваше сиятельство.

— А мадемуазель де Сен-Жене?

— Она тоже у себя. Но ваша матушка велела ей сообщить о приезде госпожи д'Арглад, и она, конечно, спустится в гостиную.

— Хорошо. Скажите моему брату, что я хочу с ним поговорить и через десять минут буду у него.

XII