Маркиз де Карабас

Единственной роялистской эмблемой в одежде Кантэна была белая кокарда на шляпе с конусообразной тульей, и ему казалось, что в своем коричневом рединготе, лосинах, сапогах и с туго перевязанными каштановыми волосами он слишком выделяется из основной массы собравшихся. Однако то, что рядом с ним стоит Сен-Режан, служило вполне достаточным ответом на любопытные взгляды.

Они видели, как Кадудаль старается проложить себе путь сквозь окружившую Корматена толпу и как его постоянно задерживают те, мимо кого он пробирается. Ему так и не удалось добраться до барона, когда тот решительно направился к длинному столу в конце зала. С ним шло с полдюжины офицеров его штаба; в одном из них Кантэн узнал Буарди, что подтверждало сведения о связи с пацифистами самого доблестного из роялистов.

Корматен добрался до центрального стула из тех, что стояли у стола, и резким, как пистолетный выстрел, голосом призвал к тишине. Затем жестом предложил офицерам штаба занять места справа и слева от себя. Сам он остался стоять.

Разговоры смолкли, движение по залу прекратилось, и Кантэн снова увидел рядом с собой Кадудаля.

— Господа офицеры Королевской католической армии, сегодня мы собрались на наше заключительное совещание, по завершении которого этому собрания предстоит назначить десять его участников, чтобы завтра в Ла Мабле они довели наше решение до сведения десяти представителей Конвента, прибывших для выработки совместно с нами условий примирения.

После короткой паузы он продолжал:

— Стремление к миру должно жить в сердце каждого из нас. Вот уже три года мы видим, как прекрасные земли Бретани, Нормандии, Мена и Анжу разоряет братоубийственная война. Мы видели целые селения, деревни и даже города преданными огню и мечу. Мы видели угнанный с земли скот и бесплодные поля; голод прибавился к тем ужасам, которыми надеялись склонить нас к капитуляции. Но напрасно. Нас не удалось сломить, ибо наша воля к победе непреклонна.

Неожиданный взрыв аплодисментов вместо возгласов одобрения, которых ожидал Корматен, казалось, привел его в замешательство. Тем не менее, он взял себя в руки и продолжал:

— Но если все это и не сломило нас, то опустошило, опустошает и будет опустошать нашу землю; и мы не были бы достойны звания французов, если бы спокойно смотрели на эти бедствия. Возможно, нам следует признать, что республиканцы подали нам пример, предложив перемирие, которое всем нам позволило встретиться здесь, как подобает братьям...

Кадудаль, стоявший рядом с Кантэном, почти с самого начала речи Корматена проявлял явное неудовольствие, но он не выдержал и резко прервал его:

— Мы не братья цареубийцам!

Реакция на это заявление показала, что мнения собравшихся в зале далеко не однородны. Многие зааплодировали словам, прервавшим речь Корматена, однако большинство встретило их шумным неодобрением и потребовало тишины.

Корматен терпеливо ждал пока восстановится порядок.

— Господа, прошу не прерывать меня, а когда я закончу, откровенно обменяемся мнениями. Я говорил, что уставшие от кровопролития и беспорядков республиканцы призвали к перемирию в надежде достигнуть соглашения, которое позволило бы положить конец ужасам гражданской войны. Они встретили нас с чувствами, которые я, генерал-майор Королевской католической армии, расцениваю как самые великодушные.

— Рядом со мной вы видите господина Буарди, который известен как самый стойкий и доблестный защитник нашего святого дела: он недавно вернулся из Вандеи, куда ездил, чтобы постараться убедить Стоффле принять участие в нашей конференции. Стоффле заявил, что не может оставить свою армию. Но он, по крайней мере, не отказался подчиниться условиям договора, который нам предстоит заключить.

— Он дал согласие? — спросил кто-то.

— Вскоре господин Буарди сам расскажет об этом. У меня нет оснований сомневаться, что он с готовностью сложит оружие по моей рекомендации, высказанной по поручению принцев, чьим представителем я являюсь.

— Это ложь! — звонко выкрикнул Кантэн.

По собранию пронесся ропот удивления. Адъютанты Корматена с шумом вскочили на ноги, злобными взглядами обшаривая зал в поисках места, откуда раздался этот возглас. Над собранием, объятым благоговейным страхом, с вызовом прозвучал голос Корматена:

— Кто это сказал?

— Я!

Рядом с Кантоном стоял стул, и он взобрался на него, чтобы все могли его видеть. Зал приглушенно зашумел: многие вполголоса спрашивали соседей, кто этот незнакомец.

— Вы обвиняете меня во лжи?

Лицо Корматена побагровело.

— Прямо и определенно.

— Вас собственной персоной, — добавил стоявший рядом со стулом Кантэна Кадудаль.

— Клянусь Богом... — начал Корматен, но сдержался. — Кто вы такой, сударь?

В глазах полутора сотен людей, устремленных на Кантэна, застыл немой вопрос.

— По-моему, меня хорошо видно. Уверен, что вы узнали меня а потому признаете, что я имею право сказать то, что сказал. Вы были представителем господина де Пюизе. Я говорю «были», ибо с того момента, как вы нарушили его приказы и обманули его доверие, вы перестали являться таковым.