Маркиз де Карабас

— Должно. И все имения пойдут с молотка как национальная собственность. Но ваши кузены поступят так, как я советую поступить вам. Среди французских властей полно корыстных, жадных до взяток негодяев, которые наживаются на бедствиях родины; людей, готовых действовать в качестве тайных агентов законных владельцев конфискованного имущества. Если бы оно рассеялось по частям, вновь собрать его после восстановления монархии было бы непросто. Чтобы избежать этого, агенты одалживают законным владельцам свое имя и покупают для них принадлежавшие им имения по чисто символическим ценам. Невероятное обесценивание бумажных денег Республики делает подобные махинации вполне доступными для всех, у кого есть хоть немного золота. Купив имение, — разумеется, как бы для себя, — такой негодяй вернет его, когда закончится весь этот кошмар. Полагаю, ваши кузены имеют преданного слугу в лице дворецкого Шавере. Они, конечно, отблагодарят его за деньги, которыми он бесчестно снабжал их из средств покойного Этьена. Как видите я хорошо осведомлен. Не сомневаюсь, что этот малый найдет им подходящего агента и сумеет все уладить.

— Вы действительно хорошо осведомлены.

Голос Кантэна выдал его удивление тем, что посторонний человек так близко знаком с делами семейства Шавере. Но догадку Пюизе относительно намерений братьев де Шеньер он счел на редкость точной. Она полностью объясняла все, что так озадачивало его в их поведении.

Пюизе внимательно вглядывался в задумчивое, нахмуренное лицо молодого человека.

— Если вы решитесь воспользоваться такой возможностью, у вас гора с плеч свалится.

— Но кто мне в этом поможет? Где мне искать во Франции подходящего человека?

— Здесь я, пожалуй, могу быть вам полезен. Поверьте, я буду только рад. На днях я возвращаюсь в Бретань проверить, все ли готово к восстанию. Мне не составит труда съездить в Анжер и договориться о покупке поместий по истечении срока, установленного законом для вашего возвращения. Я уверен, что недалеко то время, когда мы отправим санкюлотов [Санкюлоты — крайние революционеры, наиболее активные элементы городской бедноты] ко всем чертям, и вы сможете лично вступить в права владения наследством. Что вы на это скажете?

— Скажу, что вы меня поражаете, — откровенно признался Кантэн, сознавая, что не выразил и малой доли охвативших его чувств. — Такое внимание к совершенно незнакомому человеку...

— Я бы попросил вас не называть себя так, — подчеркнуто выразительно проговорил Пюизе. — Черт возьми! Разве то, что я — старинный друг родственников вашей матушки и самой вашей матушки, ничего не значит?

— Вы, наверное, знаете, сударь, что матушки уже нет со мной и она не может поблагодарить вас.

— Знаю. Знаю. Тэнтеньяк говорил мне. — На лицо графа набежала тень. — Если бы я приехал в Англию, когда она была жива, то уже давно познакомился бы с вами. Итак, мне следует понимать, что вы принимаете предложение? Вам, конечно, придется предоставить в мое распоряжение некоторую сумму.

— Сумму?

Кантэн бросил на своего собеседника пронзительный взгляд. Его вдруг словно осенило: участие, проявленное к нему этим незнакомцем, участие столь же неожиданное и добровольное, сколь чрезмерное — обыкновенная мистификация. В конце концов, Кантэн хорошо знал мир, в котором жил. Относительно старинной дружбы Пюизе с Ледигьерами ему оставалось верить графу на слово, но не далее чем накануне вечером он слышал, как того назвали нечистым на руку авантюристом. О Тэнтеньяке он тоже ничего не знал. Шевалье пользовался репутацией активного роялиста. Но как любой человек его круга в те дни, он мог нуждаться, что нередко толкает людей на самые невероятные уловки в поисках средств к существованию. Да и сам проект, изложенный Пюизе, при всей его правдоподобности, вполне мог оказаться обыкновенной выдумкой. Почем знать!

— И какая сумма может вам понадобиться? — спросил, наконец, Кантэн.

— Один-два миллиона ливров, — беззаботно ответил Пюизе. — Ах, пусть это вас не пугает. Республиканские деньги так обесценены, что какие-нибудь две тысячи английских фунтов золотом с лихвой покроют названную мною сумму.

— Возможно, это не так уж много. Но много для бедного учителя фехтования.

На лице Пюизе отразилось недоумение.

— Бедного? — рассмеялся он. — Друг мой, по вашему виду я бы не сказал, что вы нуждаетесь.

Едва ли он мог найти менее подходящие слова. Кантэн вспомнил интерес, проявленный графом к делам академии и осторожные, но настойчивые полувопросы, которые почти возмутили его.

— Поверьте, сударь, я тронут тем, что вы проявили интерес к моим делам, но я слишком хорошо сознаю, что ничем не заслужил его и посему считаю невозможным для себя воспользоваться вашей любезностью.

Кантэн видел, как загорелое лицо Пюизе залилось краской и тут же сделалось мертвенно-бледным. Огонь, вспыхнувший было в его глазах, угас, сменившись выражением боли и недоумения. Учтивость Кантэна не обманула графа.

— Клянусь Богом, он принимает меня за мошенника, — Пюизе поднялся с кресла.